94-95 А.С. Королев. «Святослав» :: Глава четвертая, повествующая о том, как Святослав ходил в землю вятичей, воевал с хазарами, ясами, касогами и, наконец, вышел к Таматархе и Боспору

Счетчики




Яндекс.Метрика



Глава четвертая

повествующая о том, как Святослав ходил в землю вятичей, воевал с хазарами, ясами, касогами и, наконец, вышел к Таматархе и Боспору

В былинах быстро наступает момент, когда герой перестает «растетъ-матереть», приходит время «ясному соколу вылететь», «белому кречету вон выпорхнуть» и, получив от матушки «прощеньице-благословеньице», отправиться в «раздольице чисто поле». В летописи этот «вылет» из-за разбивки единого изначально текста на годы несколько отодвинулся во времени. После рассказа о поездке Ольги в Царьград в «Повести временных лет» вновь стоят «пустые годы» (на этот раз их восемь) и только затем следует долгожданное сообщение: «Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых, и легко, как пардус, передвигаясь в походах, много воевал. В походах же не возил с собой ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину или зверину или говядину, жарил на углях и так ел. Не имел он и шатра, но спал, подостлав потник, с седлом в головах. Такими же были и все его воины. И посылал в иные земли со словами: "Хочу на вас идти"».

Походный быт Святослава вполне соответствует поведению в подобных условиях эпического героя. В связи с этим филолог Р.С. Липец пишет: «Достаточно вспомнить эпос любого кочевого в прошлом народа, жившего в евразийских степях, чтобы найти там знакомую картину походного ночлега: батыры обжаривают на рожнах или даже цельных стволах деревьев над огнем мясо убитых тут же диких маралов или пойманных в чужом табуне кобылиц, а то и мясо верблюдов или овец. Котлы чаще упоминаются, когда действия происходят в укрепленных ставках, юртах, на пирах и т. п. Спит воин, вытянувшись, как цельный ремень, раскрасневшись, как тамариск у того же костра, и постель его — тот же конский приклад — седло, потник. Тут же бродят, пасутся кони, чутко оберегая от опасности беспечных хозяев... Ни шатра над головой, ни какого-нибудь поселения окрест, на "месячное расстояние" пути...»1 Любопытно, что реальный Святослав мало передвигался на коне. Его стихией была вода, он в основном перемещался по рекам, на ладьях. А в летописи действительно чувствуется влияние эпоса степных кочевников (торков или печенегов), с которыми Святослав то враждовал, то действовал заодно. Потому и герой — всадник. Не вполне понятным кажется сравнение князя с «пардусом» (гепардом). Разумеется, на Руси был известен этот хищник из семейства кошачьих, отличающийся быстротой бега. Азиатских гепардов, распространенных в Афганистане и Иране, русские князья использовали на охоте, они считались хорошим подарком2. Но уж больно мелким кажется гепард, Святослава хочется соотнести с кем-нибудь покрупнее — с тигром или барсом. Именно с ними обычно сравнивают героя в восточных эпосах: батыр «упивается боем, местью побежденным врагам, динамичен и неукротим в нападении на противников и в преследовании их»3. Русскому эпосу эти грозные звери неизвестны, в былинах, посвященных войнам оборонительного характера, герой-тигр выглядел бы слишком кровожадным. Святослава летописцы «уменьшают» до гепарда, известного русским XI—XII веков, но и в таком сравнении чувствуется влияние хвалебных песен о русском князе, которые могли возникнуть в нерусской среде, среди тех, с кем сражался Святослав. Возможно, «превращение» Святослава в «пардуса» произошло из стремления рассказчика сделать образ героя более понятным русскому слушателю. Перейдя в русский фольклор, образ гепарда затем оказался и в летописи. В любом случае, сравнение героя с этим хищником стоит одиноко в русской литературе, более не встречаясь.

В летописном описании Святослав — идеал дружинного вождя. Простота быта князя и его соратников как бы противопоставляется картинам из княжеско-дружинной жизни, которые мог наблюдать русский человек, живший во времена летописца. Автор описания походного образа жизни Святослава, вошедшего в «Повесть временных лет», вовсе не был одинок в своих настроениях. Неистребимая тоска по прежним временам чувствуется в мольбах, с которыми обращается другой русский книжник к своим современникам. Он напоминает им о древних князьях, которые не стремились к стяжанию богатства, не наживались на разборе дел в суде, а брали себе только положенное в таком случае вознаграждение, да и то тратили его на оружие для дружинников. А дружинники, проводя время в походах в иные страны, не заявляли князьям, что им мало двухсот гривен за службу (сумма очень большая для XI—XII веков), и не стремились украсить своих жен золотыми «обручами». В результате древние князья и дружинники «расплодили» землю Русскую4. Вспоминая одного из таких «древних князей» — Игоря, особенно его последний вояж в Древлянскую землю, понимаешь, что писатель просто фантазировал на вечную тему о том, что «раньше было лучше». Святослав возвышался до уровня этого идеала, хотя в реальности скорее всего был таким же хищником, как и его отец. Любопытно, что в процитированном отрывке из «Повести временных лет» Святослав даже войны начинает, благородно предупреждая неприятеля о своем приближении. На самом деле, как мы скоро убедимся, князь всегда использовал фактор внезапности.

Но вернемся к летописному повествованию и посмотрим, куда же направился князь. А направился он «на Оку-реку и на Волгу и, встретив вятичей, сказал им: "Кому дань даете?" Они же ответили: "Хазарам — по щелягу от рала даем". Пошел Святослав на хазар. Услышав об этом, хазары вышли навстречу со своим князем Каганом, и сошлись биться, и одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял. И победил ясов и касогов. Вятичей победил Святослав и дань на них возложил». Текст, когда-то единый, и здесь разбит по годам. Поход растягивается по времени на три «лета»: 964 год — Святослав встречается с вятичами, 965-й — воюет с хазарами и занимает Белую Вежу, справляется с ясами и касогами, 966-й — побеждает вятичей и возлагает на них дань.

Летописцы знали, что вятичи, как и радимичи, — от рода ляхов: «Были ведь два брата у ляхов — Радим, а другой Вятко; и пришли и сели: Радим на Соже, и от него прозвались радимичи, а Вятко сел с родом своим по Оке, от него получили свое название вятичи». Как это понимать? Д.С. Лихачев высказывал предположение, что летописный отрывок следует трактовать в том смысле, что «названия эти произошли от двух польских выходцев Радима и Вятка, передавших свои имена подчинившимся им славянским племенам», и склонялся к тому, чтобы назвать этот рассказ «ученым домыслом летописца»5. Однако другие исследователи считают, что летописец приписывал польское происхождение вятичам и радимичам в целом, а не только их легендарным князьям. При этом одни авторы склонны доверять этой информации летописца, другие — нет6.

О взаимоотношениях вятичей с хазарами «Повесть временных лет» под 859 годом сообщает, что уже тогда хазары «брали с полян, и с северян, и с вятичей по беле и веверице от дыма» (от печной трубы? от дома? от семьи?). В понимании размеров дани среди ученых также нет единства. Д.С. Лихачев, например, переводит текст в смысле «по серебряной монете и по белке»; А.Г. Кузьмин — «по горностаю и белке»7. Ни о каком «щеляге от рала» здесь речи нет. Правда, под 885 годом летописец сообщает, что «по щелягу» платили дань хазарам радимичи. По поводу этого «щеляга» в науке вышел многовековой спор. В нем видели то шиллинг (большинство исследователей), то номисму, то дирхем8. Проблема запутанная, если не сказать больше — неразрешимая.

По свидетельству летописца, у вятичей были общие обычаи с радимичами и северянами: «...жили в лесу, как звери, ели все нечистое и срамословили при отцах и при снохах. И браков у них не бывало, а были игрища между селами. И сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жен по договоренности с ними. Имели же по две и по три жены. И когда кто-то умирал, устраивали по нему тризну, а затем раскладывали большой костер, возлагали на него умершего и сжигали, после чего, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах, как это и теперь еще делают вятичи. Такого же обычая придерживались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе уставляющие закон». Из этого отрывка следует, что, в отличие от прочих племен, вятичи продолжали придерживаться прежних обычаев и во времена летописца (по крайней мере до конца XI века).

Археологов поражают своим богатством курганы вятичей. Захоронения на территории племен, живших южнее, ближе к Киеву и полянам-русам, отличаются от вятичских большей скромностью. Особенным разнообразием вещей характеризуются захоронения женщин, которых многоженцы-вятичи «умыкали» на игрищах между селами. Здесь встречаются характерные для вятичей семилопастные височные кольца (их носили на головной ленте из кожи или ткани, а иногда вплетали в волосы), разнообразные шейные гривны и ожерелья из большого числа бус, металлические браслеты и перстни. Вятичские дамы были настоящими щеголихами. Захоронения мужчин-вятичей скромнее, в погребениях чаще всего встречаются ножи и глиняные горшки9. Переход в обряде захоронения к трупоположению (с конца XI века) вовсе не свидетельствует об отказе вятичей от язычества. Знаменитый Киево-Печерский патерик сохранил сообщение о Кукше, монахе Печерского монастыря в Киеве, который в первой четверти XII века отправился проповедовать веру Христову в земли вятичей. Ему поначалу сопутствовал успех — он многих крестил, совершил великие чудеса (вызвал дождь, иссушил озеро и т. д.), но все равно пал жертвой язычников. После страшных пыток Кукша и его ученик были убиты10.

Неменьшее упорство проявляли вятичи и в отстаивании своей независимости. Так, описывая легендарный поход Олега на Царьград (под 907 годом), летописец сообщает, что в составе его воинства были вятичи. Это сообщение, в общем, ничего не значит — в перечне племен, якобы участвовавших в походе, названы вообще все известные летописцу племена, как славянские, так и нет. Их перечислили по какому-то трафарету, но кто реально был участником этого загадочного похода, неизвестного по византийским источникам, неясно. Во всяком случае, Константин Багрянородный не называет вятичей среди славянских племен, уплачивавших дань Киеву. Неизвестно и какие последствия имело появление Святослава в землях вятичей. На первый взгляд все ясно — власти Киева покоряется еще одно славянское племя. Но под 981 и 982 годами «Повесть временных лет» сообщает об упорной войне, которую вел с вятичами киевский князь Владимир, сын Святослава. Другой Владимир, Мономах (праправнук Святослава), как о подвиге рассказывал в своем «Поучении» о том, что он по поручению отца проехал к Ростову «сквозь землю вятичей». Этот поход исследователи относят к 1072 году. А еще позднее, в 1081—1082 годах, Мономах две зимы подряд ходил в Вятичскую землю воевать с местными правителями Ходотой и его сыном11. В общем, чего добился своим походом Святослав, сказать трудно. Вряд ли его появление у вятичей сопровождалось эксцессами, подобными тем, что устроила Ольга в земле древлян. После похода войск Ольги Древлянская земля превратилась в придаток Русской земли, вполне лояльный киевской княжеской династии. Низвести за один поход до этого уровня богатых и упрямых вятичей было задачей непосильной даже для стремительного Святослава. Вятичи согласились платить дань русам, которую они платили прежде хазарам, побежденным Святославом, и только. Неясно и то, все ли вятичские племена перешли в разряд данников Киева или только их часть.

Странным кажется само направление движения Святослава «на Оку-реку и на Волгу». Как уже отмечалось, летопись вполне определенно помещает вятичей на Оке, где сел «с родом своим» легендарный Вятко. Что же касается Волги, то в ее верховьях летописец размещает кривичей, а у места впадения в нее Оки — мурому, черемисов и мордву12. По археологическим данным также выходит, что поселения вятичей не доходили до Волги. Зато на нижней Волге жили хазары. Отсюда А.А. Шахматов и Д.С. Лихачев сделали вывод, что Святослав и направился сразу на Волгу, против хазар. Что же касается вятичей, то диалог Святослава с ними появился позднее как вставка в первоначальный рассказ о войне с хазарами, в качестве мотивировки этого похода. Исследователи обратили внимание на то, что практически сразу Святослав нарушает приписываемое ему летописцами правило — предупреждать врагов о своем появлении заранее. Но если убрать из текста сообщение о вятичах, то все встанет на свое место: «"Хочу на вас идти"... Пошел Святослав на хазар. Услышав об этом, хазары вышли навстречу...» и т. д. «Весь поход Святослава получает большую целеустремленность: Святослав идет прямо к нижнему течению Волги, не поднимаясь безо всяких видимых к тому оснований и результатов к Оке» (Д.С. Лихачев)13. Но куда же тогда делись вятичи? А.А. Шахматов считал, что в первоначальном летописном повествовании после похода на Волгу рассказывалось о встрече с вятичами, захвате Белой Вежи, ясах, касогах и возложении дани на тех же вятичей14. Не слишком ли запутанное объяснение? Кроме того, оно не проясняет главного: зачем для покорения вятичей, живших на Оке, понадобилось захватывать крепость хазар Саркел, которую русские называли Белой Вежей и которая располагалась на нижнем Дону? К чему тогда поход Святослава на нижнюю Волгу? Передвижения князя в представлении указанных исследователей приобретают совсем не «целеустремленный», а скорее хаотический характер. Кроме того, пункты назначения, к которым направляли его ученые XX века, разделяют такие огромные расстояния, что даже быстрому Святославу за столь короткий срок преодолеть их не было никакой возможности. Тем более что Шахматов и Лихачев, следуя за летописью, направляли к ним Святослава посуху — лесами и степями.

Для того чтобы разобраться в возникшей путанице и понять, что хотел нам сказать летописец, внимательнее присмотримся к имеющимся на сегодняшний день материалам о расселении вятичей. По данным археологических раскопок, вятичи действительно сформировались как отдельное образование на верхней Оке. Славяне появились здесь в VIII—IX веках. А в IX—X веках начинается продвижение вятичей в соседние регионы. Они проникают в более северные земли, небольшими группами оседают в бассейне реки Москвы, а в XI веке массово расселяются на западных землях Среднего Поочья. Движение вятичей вниз по Оке продолжается до устья Прони, они оседают в бассейне и этой реки. Одновременно с движением на север вятичи начинают заселять и донские земли. Здесь, в области верхнего и среднего Дона, уже жили славяне, представители так называемой «боршевской культуры» (археологи назвали культуру по одному из исследованных городищ в селе Боршево Воронежской области), о которых ничего не знает «Повесть временных лет». Определить племенную принадлежность носителей боршевской культуры сложно. Это были выходцы из разных праславянских племенных образований. Их поселения зачастую были основаны на старых скифских городищах. Вновь основанные городища были защищены системой валов и рвов, немалое их число располагалось на островах. Основу экономики боршевского населения составляло пашенное земледелие, но боршевцы занимались также скотоводством, охотой, рыбной ловлей и бортничеством. Начав переселяться в Подонье на рубеже IX—X веков, вятичи вскоре составили основное ядро местного славянского населения. На Дону славяне продержались до конца X века, а затем в значительной массе покинули свои поселения под давлением печенегов, переместившись в Рязанское Поочье15.

Выходит, часть вятичей во времена Святослава жила на Дону. Поэтому вполне естественно, что, отправившись в эти земли, князь столкнулся с хазарами и их форпостом на донских землях — Саркелом (Белой Вежей). В середине X века хазары были не в том положении, чтобы забираться за данью к вятичам, жившим на Оке. Другое дело — славяне, занимавшие Подонье. Но во времена, когда составлялись летописи, вятичей на Дону уже не было, однако они по-прежнему жили на Оке. Зная о войне с хазарами за вятичей, летописец и направил князя на Оку16. Впрочем, можно предположить и то, что, двигаясь со своими войсками на вятичей, Святослав действительно вначале достиг Верхней Оки, а затем, перебравшись на Дон, поплыл вниз, к тем вятичам, что еще платили дань хазарам, далее к Белой Веже, в земли ясов, вдоль побережья Азовского моря, к касогам. В целом сообщение о вятичах как о причине войны с хазарами вовсе не кажется неким инородным телом, вставленным в рассказ о походе Святослава на хазар. Напротив, лишним выглядит добавление «и на Волгу». Зачем оно появилось в тексте? Об этом еще пойдет разговор в одной из следующих глав. А пока вернемся в Подонье. Жаль, что слова летописца о столкновении Святослава с вятичами столь скупы. Мы не знаем названий их городищ, имен князей, короче, всего того, что составляет те детали, из которых складывается историческое повествование. Каким богатством теперь кажется летописный рассказ о мести Ольги древлянам! Ничего мы не можем прибавить к двум-трем летописным строчкам и о столкновении Святослава со славянами верхнего и среднего Дона. Назван лишь один город в этом регионе — Белая Вежа — да и тот хазарский. К нему и обратимся.

* * *

В середине 830-х годов к василевсу ромеев Феофилу прибыли представители хазар — послы кагана (царя, не обладавшего реальной властью) и бека (всесильного заместителя кагана), которые передали просьбу хазарских владык: в назначенном месте построить для них крепость. Феофил послал к ним спафарокандидата (чиновника невысокого ранга) Петрону, по прозванию Каматир, который вместе с сопровождавшими его людьми отплыл в направлении Херсона. Здесь посланцы императора пересели с хеландий на транспортные суда и, обогнув полуостров, прошли через Боспор Киммерийский (Керченский пролив) в Меотиду (Азовское море). Вскоре они достигли места впадения в море Танаиса (Дон) и продолжили свой путь вверх по этой реке. Спустя какое-то время ромеи увидели на высоком береговом мысе руины заброшенной крепости. Место было великолепное, ибо с высоты крутого склона на большое расстояние прекрасно просматривались и река, и ее окрестности. Обгоревшие стены с башенными выступами значительной толщины, облицованные тесаными блоками белого камня, могли послужить основой новой постройки или, на худой конец, дать для нее материал. Судя по всему, крепость погибла сравнительно недавно, но на вопрос о том, когда это произошло и кто ее сокрушил, добиться ответа от сопровождавших хазар Петрона и его люди так и не смогли. Те или действительно ничего не знали, или не хотели распространяться на эту тему. Удалось узнать лишь, что после случившейся катастрофы этот окраинный городок стоял какое-то время заброшенным и ни одна живая душа сюда не попадала. Но когда власти каганата решили построить в этих местах новую крепость и люди вошли в правобережные руины, их глазам открылась ужасная картина — двор крепости, ее жилища были завалены останками жителей, в основном женщин и детей (мужчины были убиты, обороняя стены); ворвавшиеся внутрь враги разграбили, а затем запалили внутрикрепостные постройки. В некоторых домах-полуземлянках убитые лежали целыми семьями, а по двору крепости и между постройками шныряло зверье, растаскивая кости непогребенных. Останки погибших кое-как засыпали камнями и землей там же, где их и обнаружили. Из приведенных рассказов византийские чиновники и архитекторы поняли только то, что строить им предстоит в другом месте17.

Наконец добрались до пункта назначения. Здесь Танаис образовывал небольшую излучину, на этом мысе и предстояло построить крепость. Возводить стены было не из чего, поскольку в прилегающей местности не имелось подходящего для строительства камня. Однако заказчики и не думали переносить стройку, им было важно обезопасить именно это место близ реки. Кроме того, на левом берегу Танаиса на расстоянии в один день пути не было более ни одного подходящего места, где можно было бы что-нибудь вообще построить. Для Саркела выбрали редкий незаливной, поднятый над поймой участок. Соорудив печи, строители наладили выпуск кирпича, готовя известь из мелких речных ракушек. Выпускаемый по их рецепту, но местными мастерами кирпич не мог не заинтересовать ромеев, он был значительно толще и меньше того, что использовался у них на родине. В Хазарии из этого строительного материала не имел права строить никто, кроме самого кагана. Предоставив местным изготовление кирпичей, которых могло понадобиться несколько миллионов, византийские архитекторы занялись планировкой крепости. Здесь-то уже все было сделано в соответствии со вкусами проектировщиков: «абсолютно правильные прямые углы, точное соблюдение принятой ориентировки (углами по странам света) всех кирпичных строений, общие стройные и строгие пропорции прямоугольной крепости, выступающие пилоны ворот, умело "вписанных" в расширенных для этого серединных башнях, свидетельствуют о том, что работа производилась квалифицированными архитекторами, хорошо знакомыми с античными и византийскими традициями»18. Собственно, этим участие византийских специалистов в строительстве и ограничилось. Получив проект, хазары реализовали его в своих традициях. Стены были построены без фундаментов, многочисленные рабочие, согнанные по повелению владык Хазарии, выкопали широкий и глубокий ров, превративший мыс и стоявшую на нем крепость в остров. Извлеченную при строительстве землю использовали для возведения вала. Общая площадь искусственного острова составила около десяти гектаров. На самом конце мыса выкопали второй, меньший ров, создав еще один островок площадью не более трех гектаров. На этом-то надежно защищенном островке и стояла крепость, названная Саркелом, что ромеи перевели как «Белый дом», а русы — «Белая Вежа»19.

Петрона и его люди не могли не отметить, что хазары ждали врага откуда-то с запада. С помощью возведенных на искусственном острове укреплений предполагалось не контролировать передвижения судов по Танаису (в это время речному пути здесь ничто не угрожало), а охранять переправу через реку и подступы к воде по суше. Кроме этого, в задачу размещенных в крепости воинов входила таможенная служба.

В районе Саркела скрещивались несколько наиболее крупных сухопутных дорог, пересекавших земли каганата. Одна из них шла на юго-восток от Саркела к реке Сал, а далее разветвлялась. На юго-запад дорога шла на расстояние примерно в 400 километров до Кубани, а затем разделялась на две — свернув на запад, можно было попасть на Тамань и в Крым, повернув на юг — пройти через горы в Грузию. Если же от Сала путешественники направлялись на юго-восток, то они могли добраться в низовья Волги, к Итилю — столице хазар, а отсюда можно было, двигаясь на юг, вдоль Каспия, пройти к Дербенту и далее в богатые страны Востока. Значение Саркела не ограничивалось только его положением на путях внутри Хазарского каганата. Ведь он был выстроен на скрещении путей, которые к тому же являлись западным ответвлением Великого шелкового пути. Шелк шел из центра Китая в Среднюю Азию и через Хорезм к Итилю, а далее, как уже было сказано, — к Саркелу, а отсюда — в Крым и Грузию. Вдоль всех этих дорог на расстоянии дневного перехода (примерно 30 километров) стояли более или менее укрепленные караван-сараи, в которых можно было укрыться от охотников до легкой наживы и отдохнуть. Такой хорошо укрепленной стоянкой для купцов и был поначалу Саркел.

Крепость имела форму прямоугольника длиной в 186 и шириной в 126 метров. Толщина стен достигала 3,75 метра (несколько меньше, чем у ее погибшего предшественника на правом берегу, с толщиной стен в четыре метра), по углам были поставлены массивные квадратные башни, на пять метров выступавшие за наружную линию стены. В двух из них — на северо-западной и северо-восточной сторонах — находились ворота. Главными были ворота на северо-западной стене — массивные, окованные железными листами. Проход в них по ширине составлял 4,5 метра и был вымощен каменными плитами. У входа были выстроены караульные помещения для воинов, охранявших основной въезд в крепость. Вторые ворота были вдвое уже и выходили прямо к реке. Внутри Саркел был разделен на две части (северо-западную и юго-восточную) поперечной стеной толщиной три метра. В юго-восточной части крепости не имелось внешних ворот. Противник мог проникнуть через вышеописанные ворота только в северо-западную часть и уже здесь натолкнуться на новое препятствие — очередную стену. За этой стеной была цитадель — последнее убежище для защитников крепости. Ее посещать путешествующим было совсем необязательно. В северо-западной части Саркела для них и так были созданы все условия: построены два караван-сарая с внутренними дворами, несколькими комнатами для гостей и большими помещениями для скота. Они занимали четвертую часть всей территории крепости. Здесь можно было с комфортом отдохнуть и принести благодарственные жертвы богам. Тут же находились гончарная мастерская и кузница.

У входа в цитадель стояли два караульных помещения. Территория цитадели тоже была разделена стеной на две части — северо-восточную и юго-западную. В центре северо-восточной половины располагался комплекс общественных построек20. А в юго-западной части находились склады оружия и провианта, казармы для воинов. Здесь же была построена еще одна башня — донжон, последний рубеж обороны. Но в условиях мирного времени это было прежде всего жилище начальника гарнизона крепости.

К началу X века положение крепости резко изменилось. Шелковый путь прекратил свое существование. Шелковые ткани перестали поступать из Китая, их основным поставщиком в Европу стала теперь Византия. А через Саркел товары везли вверх по Дону, до поворота его на север, далее — волоком до Волги, по ней до Итиля и дальше по Каспийскому морю. Значение сухопутного пути пало, печенеги заняли донские степи, их владения простирались вплоть до Саркела, границей между ними и Хазарией стал Дон. Теперь главной задачей Саркела было охранять владения каганата от печенегов и контролировать ситуацию в землях данников-славян. За счет притока людей в хорошо укрепленную крепость ее население начало быстро увеличиваться. Все это, в свою очередь, привело к перестройке Саркела и превращению его из таможенного пункта в город. Людям нужно было где-то жить, желательно под защитой городских стен, и потому они начали расчищать пространство для своих построек, убирая все, что казалось теперь ненужным. Были разобраны караван-сараи, их частично сохранившиеся стены послужили основой для небольших жилых домиков. Кое-где сохранились комнаты для гостей, новые хозяева перестроили их в свои постоянные жилища. В возникших постройках сложили печи из вывороченного кирпича. Дворы караван-сараев также были застроены домиками-полуземлянками с камышовыми крышами. Постройки облепили крепостные стены внутри города. Открылись ремесленные мастерские, в округе поселились земледельцы и скотоводы, тянувшиеся поближе к безопасному месту. Обитали они и в городе. Рядом с ним пасли стада овец, коров, табуны лошадей. На лето их отгоняли в степь. Крепость, в которой прежде поддерживался идеальный порядок, стала зарастать мусором, приобрела неряшливый вид. Воины в городе по-прежнему имелись. Даже в Константинополе знали, что гарнизон Саркела составляет 300 человек, сменяемых ежегодно. Правда, теперь смены производились все реже, да и в число защитников города входили в основном нанятые кочевники — гузы (или огузы, известные русским как «торки») или все те же печенеги. В самом городе хазар также почти не было. Как и в IX веке, здесь жили в основном донские болгары (еще один осколок их орды, кроме тех, что в ходе переселения осели на Кубани, Средней Волге и, в значительной степени, на Балканах). Встречались в городе и славяне. Деградировала даже цитадель, в которой и размещались воины-кочевники, жившие в наземных разобранных юртах. Проходы в нее были плотно и беспорядочно застроены, северо-восточную часть освободили от построек, теперь тут была базарная площадь. Даже наиболее укрепленная часть цитадели с башней (донжоном) была застроена домиками, окружавшими их хозяйственными постройками, ямами и погребами. Донжон превратился в большой жилой и богатый дом местного правителя, окруженный жилищами обслуги и воинов.

Таким Саркел и увидели воины Святослава. «Повесть временных лет» сообщает, что захвату города русами предшествовало столкновение с войском хазар, возглавляемым неким «князем Каганом». Закончилось сражение победой русской стороны. Сомнительно, чтобы на эту окраину рассыпающегося под ударами соседей каганата подошло войско, которое лично возглавлял каган — священный царь хазар, обычно живший затворником в своем дворце в Итиле на нижней Волге, окруженный женами и наложницами. Возможно, летописец, слабо разбиравшийся в запутанной структуре верховной власти хазар, от государства которых к XI веку не осталось и следа, назвал «каганом» его энергичного заместителя — бека, обладавшего реальной властью и предводительствовавшего войском. Но еще более вероятно, что появление в повествовании некоего князя хазар, носящего имя «Каган» (это в летописи не титул, а личное имя), — очередная дань фольклорной традиции. Кто же, как не «князь Каган», должен противостоять на поле боя князю русов?! Летописец знал, что так называли хазары своего владыку, такое имя он и дал князю, противостоявшему Святославу. Возможно, что оборону Саркела от русов действительно возглавлял какой-то хазарский князь, наместник кагана в этом городе. Возможно и то, что осаде города предшествовало столкновение кочевников гарнизона с русами вне стен Саркела.

Итилю явно было не до своего форпоста в донских степях. В сочинениях арабских авторов Ибн Мискавейха (ум. 1034) и следовавшего за ним Ибн ал-Асира (1160—1234) сохранилось сообщение о нападении на Хазарию в 965 году некоего племени тюрок. Это событие заставило хазар обратиться в Хорезм и в обмен на полученную помощь принять ислам. В науке уже давно принято как-то связывать эти события с походом Святослава на Саркел21. Перепутать русов с тюрками арабы не могли, поэтому считается вероятным, что одновременно со Святославом на владения хазар напали с востока гузы (огузы), выступающие в сообщении арабских авторов под древним именем тюрков, под которым они (в форме «торк») впервые стали известны и русским22. В 80—90-е годы IX века огузы вытеснили с Волги родственных им печенегов. Поначалу они выступали как союзники хазар, но уже в 30—40-е годы X века начали нападать на них. Константин Багрянородный советует сыну учитывать в своей политике то, что «узы способны воевать с хазарами, поскольку находятся с ними в соседстве»23. Речь, следовательно, идет о деле вполне обычном. В большинстве своем огузские племена тогда кочевали в степях у Аральского и Каспийского морей, на западе их владения достигали Волги и граничили с хазарскими. Нет ничего удивительного в том, что пока Святослав громил западные владения Хазарии, огузы напали на них с востока. Обращение же хазар к Хорезму относится к более позднему времени24. Были ли действия русов и огузов результатом их взаимной договоренности или просто совпали по времени, сказать сложно25. В этих условиях Саркел оказался один на один с русами Святослава.

Мы не знаем подробностей операции по захвату Саркела. По-видимому, русы взяли крепость в осаду Археологи обнаружили любопытное свидетельство этого. При раскопках под северо-западной стеной в западном углу крепости был обнаружен подкоп — довольно широкий (2,2 метра), сужающийся наружу. Общая длина его равнялась примерно 8,5 метра, а высота — 0,7 метра. Скорее всего, его вырыли изнутри, для вылазки. На самом выходе из лаза, с внешней стороны крепости, ученые раскопали скелет человека, сжимавшего в руке клочок бумаги. Человек пытался выбраться из осажденной крепости, имея при себе записку (вероятно, с просьбой о помощи). Тут его и убили осаждавшие. К сожалению, никаких следов письма обнаружено не было26. Значит, осада имела место и осажденные звали кого-то на помощь. Это, кстати, еще одно свидетельство в пользу того, что никакого столкновения русов Святослава с силами всего каганата перед этим не было. Иначе кого могли просить о помощи обитатели Саркела, если бы те, на кого они надеялись, были уже однажды разбиты неприятелем?

Неизвестно, каким образом русы ворвались в город. Судя по всему, Саркел был подожжен, а на его улицах началась ожесточенная резня — последний акт развернувшейся трагедии. И здесь тоже нам на помощь приходит археология. При раскопках был обнаружен клад, состоявший из драгоценных серебряных с чернью и позолотой бляшек воинского пояса, бронзовых позолоченных бляшек второго пояса, целых обломков дирхемов, сердоликовых бус. Горшок, в котором лежали ценности, был разбит (сохранилось только дно), причем вещи обгорели и частично спеклись27. Видно, его владелец сначала засунул ценности в горшок с просом, а затем, поняв, что враг ворвался в город и произошла катастрофа, бросился спасать то, что было спрятано в доме. Он вынес горшок из уже горящего жилища, но тут его остановили (понятно кто). В произошедшей схватке горшок уронили и разбили, но ни его владелец, ни те, кто пытался отобрать у него имущество, так и не смогли им воспользоваться. Вещи были затоптаны в землю и засыпаны пеплом пожарища. Если бы тот, кто знал о них, уцелел в схватке, он наверняка бы собрал вещи. Но этого не произошло — таково было взаимное ожесточение сторон. Так разбитый горшок и остался лежать почти на поверхности, дожидаясь археологов середины XX века.

Опустошив Саркел, русы Святослава покинули город, оставив за своей спиной окруженные стенами дымящиеся руины домов. Их путь лежал дальше вниз по Дону. Вятичи и прочие обитатели верхнего и среднего течения реки признали власть русского князя.

Не все жители Саркела были перебиты в горячке боя. Кому-то удалось вырваться из охваченного огнем города. В отличие от разрушенной в начале IX века на правом берегу Дона крепости археологи не обнаружили в Саркеле в слое гибели скелетов убитых жителей. Оставшиеся в живых вскоре вернулись на пепелище и погребли трупы своих близких или соседей. Город постепенно ожил вновь. Ему предстояло простоять на своем месте еще 150 лет, но это уже был не Саркел, а Белая Вежа — русский город на Дону.

* * *

Что же случилось со Святославом дальше? А дальше, согласно «Повести временных лет», наш князь «победил ясов и касогов». Вот так: одной строкой — два народа. Без малейшего комментария по этому поводу. Принято считать, что под «ясами» летописец подразумевает осетин (алан), а «касоги» — это черкесы (хотя правильнее для того времени было бы говорить об адыгах в целом — нынешних черкесах, адыгейцах и кабардинцах). У читателя, посмотревшего на современную карту Российской Федерации, может возникнуть масса вопросов — например, о том, почему Святослава от Дона занесло с его дружиной так далеко на Кавказ или сколько времени понадобилось князю для победы над этими многочисленными народами, живущими к тому же на территориях со сложным рельефом местности. Однако нужно учитывать, что, говоря о ясах и касогах, с которыми пришлось иметь дело Святославу, летописец имел в виду боевые действия в иных территориальных пределах.

Константин Багрянородный в трактате «Об управлении империей» говорит, что страна Алания находится «выше» Кавказских гор28. В его время аланы уже добились независимости от хазар, поэтому император и советует сыну использовать их способность воевать против своих бывших повелителей и причинять им «великий ущерб и бедствия»29. Контактировали аланы и с русами — известно о их участии в походе на Бердаа в 943/44 году. Но когда-то, до начала гуннских нашествий в IV веке, аланы обитали к востоку от Дона. Их соседями были племена аорсов и роксоланов, аланам же и подчиненные. Принято считать, что от кого-то из них и перешло к аланам их другое название — асы (ясы). Появление гуннов внесло в жизнь алан-ясов серьезные изменения — часть из них была вовлечена в движение на запад, оказалась в Испании, Галлии, Подунавье. Здесь, смешавшись с местным населением, они исчезли из истории. Другая часть оказалась на Кавказе. Но кто-то удержался на Дону, войдя в русскую историю под именем ясов30. Впрочем, есть и другие версии появления ясов на Дону. Все они сводятся к более позднему переселению их сюда из предгорий Северного Кавказа. Одни исследователи относят это событие к VII веку и считают результатом давления хазар. Другие видят в появлении алан в Подонье следствие кровопролитных арабо-хазарских войн в Закавказье: втянутые в них аланы покинули свои разоренные арабскими войсками земли в середине VIII века. Третьи считают, что зависимые аланы были переселены на северо-восточные земли каганата хазарским правительством во второй половине VIII века. Четвертые винят во всем болгар. Пятым кажется, что алан погнала на север эпидемия чумы. Наконец, шестым причина видится в каких-то внутренних процессах, протекавших в аланском обществе31. Ясно одно: в середине X века аланы-ясы жили на Дону и по-прежнему входили в состав Хазарского каганата. Это и привело их к столкновению с войсками Святослава, столкновению, которое, по мнению ряда археологов, имело для ясов весьма трагические последствия. Впрочем, ясы пережили этот удар. Пережили они не только поход Святослава, но и появление в их степях печенегов, а затем и половцев. Летописи сообщают, что в 1116 году сын киевского князя Владимира Мономаха Ярополк ходил походом «на Половецкую землю, к реке называемой Доном, и взял тут многочисленный полон». Во время похода он захватил три половецких города и «привел с собой ясов и жену полонил себе ясыню». Названия трех городов разные летописи передают по-разному: Галин (или Балин), Чешуев (Чешлюев, а в Ипатьевской летописи — Шарукан) и Сугров. Скорее всего, эти три города также принадлежали ясам: ведь, в отличие от кочевников-половцев, ясы вели оседлый образ жизни32.

Об адыгах нам известно, что к началу VI века на территории Северо-Западного Кавказа сложились три их объединения, представлявшие собой независимые союзы (конфедерации) отдельных общин и племен33. Черноморское побережье от реки Шахе и приблизительно до южной границы современного Анапского района занимала Зихская (Зихийская) конфедерация (зихи). Юг современного Анапского района, левобережье Кубанской дельты и часть закубанской равнины, тянущейся от начала дельты на восток, занимала Сагинская конфедерация (сагины). На северном склоне Большого Кавказа в горах и предгорьях, прорезанных притоками Кубани, сложилась Касожская конфедерация (касоги). В VII веке зихи, присоединив к себе приморских сагинов, расселились до Таманского полуострова. Касоги, поглотив восточную часть союза сагинов, вышли к Северной Кубани. В это время адыги и попали в сферу влияния Хазарского каганата. Во второй половине VIII века произошло объединение всех адыгских племен и общин под властью «князя из князей» Инала, пользовавшегося поддержкой хазар. После его смерти это образование распалось. Константин Багрянородный, говоря об адыгах, называет три самостоятельные области, существующие в их земле: Зихию, Папагию и Касахию. Последняя считалась самой сильной. Во второй половине IX — середине X века активизируется противостояние адыгов хазарам (в этом отношении особенно выделяется Зихия). В то же самое время начинаются вторжения в земли адыгов кавказских алан. Константин Багрянородный сообщает по этому поводу: «Вдоль побережья Зихии [в море] имеются островки, один крупный островок и три [малых], ближе их к берегу есть и другие, используемые зихами под пастбища и застроенные ими, — это Турганирх, Царваганин и другой островок. В бухте Спатала находится еще один островок, а в Птелеях — другой, на котором во время набегов аланов зихи находят убежище»34. Идентификация этих островков-убежищ затруднительна. Есть мнение, что имеются в виду острова Кубанской дельты: к середине X века относится появление на территории дельты и на берегах Керченского пролива выходцев из различных адыгских общин, составивших отдельную группу адыгов35.

Выходит, спустившись по Дону в Азовское море, продвигаясь далее в направлении Керченского пролива (Боспора Киммерийского) или уже пройдя пролив и оказавшись в Черном море, Святослав столкнулся на морском побережье с этими «островными» адыгами, называемыми в русской летописи «касогами». Как и в случае с ясами, для этого вовсе не нужно было отправляться далеко на Кавказ. В «Повести временных лет» под 1022 годом помещен любопытный рассказ. Внук Святослава Мстислав, владевший Тмутараканью, отправляется походом на касогов: «Узнав же об этом, князь касожский Редедя вышел навстречу ему. И когда стали оба полка друг против друга, сказал Редедя Мстиславу: "Чего ради мы будем губить наши дружины? Сойдемся и сами поборемся. И если одолеешь ты, — возьмешь имущество мое, и жену мою, и детей моих, и землю мою. Если же я одолею, то я возьму все твое". И сказал Мстислав: "Пусть будет так". И сказал Редедя Мстиславу: "Не оружием будем биться, но борьбою". И схватились крепко бороться, и начал изнемогать Мстислав, ибо был велик и силен Редедя. И сказал Мстислав: "О Пречистая Богородица, помоги мне! Если одолею его, построю церковь во имя твое". И сказав это, ударил Редедю о землю. И выхватив нож, зарезал Редедю. И пошел в землю его, взял все имущество его, и жену его, и детей его, и дань возложил на касогов. И, вернувшись в Тмуторокань, заложил церковь Святой Богородицы, и построил ее; стоит она и до сего дня в Тмуторокани»36. Как видим, и тут касоги живут в непосредственной близости от таманского побережья Керченского пролива, где располагались владения Мстислава Владимировича (вряд ли князь забирался ради поединка с Редедей к нынешним черкесам).

Летопись сообщает, что Святослав победил ясов и касогов. Что имеется в виду? Сопровождалось ли столкновение князя с касогами столь же драматическими сценами, как и в случае с его внуком? Судя по рассказам византийцев, Святослав не любил решать вопросы в единоборстве с противником. Из летописного рассказа неясно и то, какие последствия имели эти победы Святослава. Любопытно, что у адыгов сохранилось предание, возможно, способное пролить свет на эти события. В нем сообщается, что два адыгейских князя — Безруко Болотоков и Алегико Канжов — соединили свои силы и отправились воевать Хазарию. Посланный с малым отрядом в разведку, Алегико неожиданно для него наткнулся на хазарское войско, числом превосходившее его силы, и был взят в плен. Три года князь томился в плену у хазар в их крепости, которая называлась то ли «Аскала», то ли «Саркала» и находилась за Доном. (Первый издатель этого предания Ш.Б. Ногмов (ум. 1844) пояснял, что «саркала» на персидском языке означает «главная крепость», Аскала — «Азовская крепость»37.) В это время в землях адыгов во главе многочисленного войска появился новый неприятель — «татарский хан». Между противниками произошло несколько сражений, а затем на помощь к адыгам подошли «опсы» (овсы-аланы). Узнав об этом, хан согласился заключить мир, а затем бывшие враги, соединив силы, сообща напали на «Саркалу». В этом походе в качестве главного помощника «хана» выступает вышеупомянутый князь адыгов Безруко. Поход был удачным, союзники разбили войско хазар, взяли «Саркалу» и освободили Алегико. Далее Ш.Б. Ногмов сообщает, что победители «заняли все царство Хазарское по берегу Азовского моря и овладели Тамтаракаем. Нашим войскам досталась богатая добыча. Видя ревность и хорошее содействие наших войск, хан благодарил их за храбрость и мужество и, наградив богатыми дарами, отпустил с почестями в отечество. Это счастливое возвращение наших войск способствовало к поддержанию народа, страдавшего тогда от голода по случаю неурожая»38. Издатель предания, известный как первый кабардинский ученый и просветитель, видел в описываемых событиях отражение истории походов Святослава на ясов и касогов. «Не мудрено, — писал он, — что предание, переходя от поколения к поколению, могло исказиться, и имя Русских, которые сделались впоследствии неизвестными нашему народу, забылось. После падения Тмутараканского княжества наш народ не имел с ними сношений и в продолжении с лишком пяти столетий, до самого царствования Иоанна Васильевича Грозного. Могло быть, что имя Русских исчезло в памяти народной и было заменено именем Татар, которые заняли на западе то место, от которого приходили Русские к Косогам, или Кахам. Излишне упоминать, что Татар еще не было в Крыму, когда по берегам Азовского моря существовало царство Хазарское»39. Трудно судить, насколько в этом предании отразились реальные события, происходившие в Подонье и Приазовье в середине 60-х годов X века. Неясно также, где в публикации Ш.Б. Ногмова текст предания, а где его умозаключения, сделанные после ознакомления с ранней русской историей. Летопись относит столкновение с ясами и касогами ко времени после взятия Саркела, но летописец мог что-то и перепутать, хотя сам путь Святослава по Дону не предполагает контакта с адыгами до взятия донской крепости хазар. Другое дело — крепость «Тамтаракай», название которой Константин Багрянородный передает как «Таматарха». Учитывая скорое появление на месте Таматархи русской Тмутаракани с потомком Святослава в качестве князя, можно сделать вывод, что предание в целом верно указывает место следующего приложения богатырской силы русских дружинников, а возможно, и вовлеченных в это движения ясов и касогов40. Вопрос о времени появления русов на Тамани и возникновения здесь русского княжения сохраняет свою актуальность и по сей день. Коснуться его необходимо еще и потому, что мы, возможно, получим объяснение, зачем Святослав, уже овладев Саркелом и подчинив вятичей, устремился к Керченскому проливу.

* * *

С глубокой древности на Таманском полуострове, представлявшем собой несколько островов в дельте Кубани, жили люди. Их привлекали сюда теплый климат, разнообразие животного мира, речные и морские рыбные богатства, огромные запасы питьевой воды (грунтовой, которую можно было добыть колодезным способом). На самом большом острове дельты, на высоком холме, более двух с половиной тысяч лет тому назад возник античный город Гермонасса. На его-то месте выросла уже в хазарское время Таматарха. Любопытно, что Тамань виделась островом всем посещавшим ее, как в XI веке, когда это была русская Тмутаракань, так и в XVII веке, когда ею владели татары41. Несмотря на длительную историю поселения, мы знаем о нем не очень много, о Таматархе особенно. Информации в письменных источниках мало, археологам работать здесь сложно — на месте станицы Тамань Темрюкского района Краснодарского края, в черте которой располагались Гермонасса и Таматарха, а позднее и русская Тмутаракань, постоянно кипела жизнь. Культурные слои античного, средневекового и современного периодов перекопаны и «перемешаны» жителями, которые веками здесь что-то строили, сеяли и, наконец, искали клады. Чего стоило науке одно только возведение в 1794 году, после перехода Тамани к России от Турции, крепости Фанагория! Для ее строительства по приказу А.В. Суворова использовали «близ лежащих развалившихся Таманской крепости стен и башен камень, а сверх того и все найденные мраморные камни и другие древние вещи, имеющие на себе достопамятные знаки», которые предписано было «хранить для приличного употребления на новую крепость»42. В результате были сняты верхние пласты культурного слоя по всей территории Таманского городища. В данном случае я вовсе не хочу упрекнуть наших военных специалистов XVIII века: в неспокойных тогдашних условиях при дефиците времени они избрали самый короткий и верный путь...

Во второй половине IX века владевшие городом хазары, от которых и пошло название Таматарха («Тумен-тархан», то есть место ставки военачальника — тархана — главы округа, выставлявшего десять тысяч воинов — «тумен»), возвели вокруг него мощные укрепления. Это было связано с нашествием на Крым венгров, а затем печенегов. Судя по картине, вырисовывающейся на основе материалов, полученных в результате кропотливого труда не одного поколения отечественных археологов, перед воинами Святослава, подступившими к крепости, должно было предстать зрелище неприступной твердыни43. Ширина стен Таматархи достигала в ряде мест семи с половиной метров при их высоте от основания до восьми—десяти метров. Размер желтых сырцовых кирпичей, из которых сложили ядро стены, скрепленных раствором глинистой земли, в среднем составлял 0,4 на 0,2 метра, при толщине шесть-семь сантиметров. Для того чтобы сохранить стену от обрушения, снаружи и внутри ее были сооружены каменные панцири толщиной 0,7—0,9 метра из крупных булыжников, плитняков, известняков и песчаников. Камни были пригнаны один к другому очень хорошо и скреплены всё тем же земляным раствором. В пространство между панцирями и ядром были также заложены камни и земля, составившие отходы строительства. Над стеной были возведены деревянные постройки, а вокруг нее — вал и ров. Археологи обнаружили остатки разрушенной шести- или семиугольной башни, возведенной из самана, камней и кирпича; длина каждой из ее сторон равнялась 4,3—4,4 метра. Деревянный настил делил постройку на два этажа, венчала ее деревянная крыша. Это сооружение было одной из оборонительных башен-донжонов (одной из немногих или даже единственной — среди ученых нет общего мнения на этот счет).

Внутренняя площадь города достигала 30 гектаров, что предполагает численность населения примерно в шесть тысяч человек. Таматарха была значительно крупнее Саркела. Это был крупный перевалочный пункт, через который проходили многие морские и сухопутные пути. Вот что сообщает об интересующем нас месте на Тамани Константин Багрянородный: «Из Меотидского озера (Азовского моря. — А.К.) выходит пролив по названию Вурлик (Керченский. — А.К.) и течет к морю Понт (Черное море. — А.К.); на проливе стоит Боспор (нынешняя Керчь. — А.К.), а против Боспора находится так называемая крепость Таматарха. Ширина этой переправы через пролив 18 миль. На середине этих 18 миль имеется крупный низменный островок по имени Атех (?). За Таматархой, в 18 или 20 милях, есть река по названию Укрух (Кубань. — А.К.), разделяющая Зихию (странуадыгов. — А.К.) и Таматар-ху, а от Укруха до реки Никопсис (возможно, река Нечепсухо к северу от Туапсе. — А.К.), на которой находится крепость, одноименная реке, простирается страна Зихия»44. В другом месте трактата сообщается, что «вне крепости Таматарха имеются многочисленные источники, дающие нефть»45. Нефть являлась важным элементом страшного «жидкого огня», и Таматарха поставляла ее ромеям. Кроме этого, город славился своей посудой. Процветало здесь и виноделие.

Среди ученых нет единого мнения по вопросу о том, кому принадлежали берега Керченского пролива на момент появления под стенами Таматархи русов Святослава. Город, пестрый по своему этническому составу (здесь жили хазары, греки, болгары, аланы, евреи, адыги, арабы, русы, армяне, печенеги, венгры, гузы), насчитывал к тому времени полуторатысячелетнюю историю. Принадлежавший попеременно византийцам и хазарам, с укреплениями, возведенными по заказу каганата, но при содействии византийских мастеров, он сохранял культурный стиль византийской провинции, в который влились и элементы культуры Хазарского каганата.

Самым естественным, кажется, признать принадлежность Боспора и Таматархи хазарам. Представление об этом сложилось давно и основывается на следующем. Арабский историк и географ ал-Масуди (ум. 956), сообщая о походе русов на Каспий в 912—913 годах, в своем сочинении «Промывальни золота и рудники драгоценностей» (другой вариант перевода — «Золотые копи и россыпи самоцветов») пишет, что тогда «около 500 кораблей, из коих на каждом было сто человек (из русов. — А.К.), вошли в рукав Найтаса, соединяющийся с Хазарскою рекою. Здесь же хазарским царем поставлены в большом количестве люди, которые удерживают приходящих этим морем, также приходящих сухим путем с той стороны, где полоса Хазарского моря соединяется с морем Найтас... После того как русские суда прибыли к хазарским людям, поставленным при устье рукава, они (русы. — А.К.) послали к хазарскому царю просить о том, чтоб они могли перейти в его страну, войти в его реку и вступить в Хазарское море»46. Из этого сообщения следует, что ал-Масуди, как и многие арабские авторы, верил, что море Найтас (Черное море) каким-то «рукавом» (проливом) соединяется с Хазарской рекой (Волгой), по которой русы и попали в Хазарское море (Каспийское). У устья этого «рукава» ал-Масуди и помещал хазарский гарнизон. Один из первых русских специалистов по истории хазар В.В. Григорьев в 1835 году утверждал, что в «означенном месте находился город Таматарха, принадлежавший хазарам», ссылаясь при этом на каких-то «византийских писателей»47. Предположение Григорьева поддержал и знаменитый А.Я. Гаркави, издавший вышеуказанный отрывок из сочинения арабского географа48.

Тот же А.Я. Гаркави поместил в своем своде известий восточных авторов о русах и славянах отрывок из только что ставшей известной «Книги стран» Ибн ал-Факиха, сведения которого относились к IX веку: «Что касается славянских купцов, то они возят меха лисиц и меха выдр из дальнейшего конца Славонии, для чего они отправляются к Румскому морю, где владетель Рума берет с них десятину; затем идут по морю к Самкушу — Еврею, после чего они обращаются к Славонии. Потом они берут путь от Славянского моря, пока не приходят к Хазарскому рукаву, где владетель Хазара берет с них десятину; затем они идут к Хазарскому морю по той реке, которую называют Славянской рекой»49. В Самкуше Гаркави видел «какой-нибудь прибрежный город Черного моря, может быть, в Крыму», в «Славянском» море — Азовское, а в «Славянской» реке — Воліу50. Он не отождествлял «Самкуш» с «Таматархой», располагавшейся на Тамани, хотя описание хазарского гарнизона и «рукава», соединяющего «Русское», или «Славянское», море (у ал-Масуди Черное и Азовское моря — это одно море51), столь сходно, что у большинства писавших впоследствии авторов не вызывало сомнений, что Самкуш — это Таматарха.

Новые аргументы в пользу принадлежности Таматархи хазарам были обнаружены в знаменитой еврейско-хазарской переписке X века. История этой переписки такова: живший в первой половине X века сановник кордовского халифа Хасдай ибн Шафрут, происходивший из влиятельного еврейского рода, получил от еврейских купцов сведения о существовании Хазарского каганата, правители которого исповедуют иудаизм. При посредничестве этих же купцов Хасдай направил письмо хазарскому царю, которого звали Иосиф, а затем получил от него ответ. Письмо Хасдая дошло до нас в единственной редакции, а ответ Иосифа — в двух (краткой и более пространной). В пространной редакции письма Иосифа есть такое место: «...до границ моря Кустандины, на протяжении двух месяцев пути, все платят мне дань. С западных сторон — Ш-р-кил, С-м-к-р-ц, К-р-ц, Суг-рай, Алуса, Л-м-б-г, Б-р-т-нит, Алуби-ха, Кут, Манк-т, Бур-к, Ал-ма, Г-рузин. Эти (местности) расположены на берегу моря Кустандины, к западной (его) стороне»52. Первые пять городов русский издатель переписки П.К. Коковцов определял как Саркел (Белая Вежа), Самкерц (Самкуш, Таматарха-Тмутаракань), Керчь (Корчев), Судак, Алушта53.

В настоящее время большинство исследователей признают тождество Самкерца и Таматархи. Большинство, но не все. Некоторые ученые их различают, помещая Самкерц не на Тамани, а на Керченском полуострове и отождествляя его с Керчью («К-р-ц» еврейско-хазарской переписки), точнее с каким-то еврейским пригородом древней Керчи. В качестве доказательства указывается на то, что, во-первых, превращение формы «Таматарха» в форму «Самкерц» маловероятно; во-вторых, перечень городов Крыма в переписке — вообще самое сомнительное место в этом источнике; в-третьих, в ряде русских источников Керчь (русская форма — «Корчев») появляется в форме «Скурцевъ» (Самкерц?)54. Любопытно, что Константин Багрянородный, дважды упоминая Таматарху в своем трактате, ни разу не говорит о ее принадлежности хазарам. Не относит он ее и к владениям византийцев, адыгов или русов. Замечание о последних сделано вовсе не для искусственного увеличения «количества» вероятных владельцев. Дело в том, что историками уже на протяжении двух столетий периодически высказывается предположение о том, что русы играли в Приазовье более активную роль в период, предшествующий появлению здесь дружин Святослава. Придется коснуться и этого вопроса, как кажется, несколько отойдя от предмета книги — биографии Святослава. Но это только так кажется.

* * *

В исторических исследованиях XIX — начала XX века любили писать о проблеме загадочной Приазовской (или, как ее еще называли, Азовско-Черноморской, Черноморской, Тмутараканской, Таманской, Азовско-Донской, Южной) Руси. Речь шла о предположительном раннем расселении русов, в которых видели славян, в Приазовье и даже о принадлежности им Тмутаракани еще до похода сюда Святослава. Эти положения не подтвердились археологическими данными. Еще в начале XX века А.А. Спицын выступил против гипотезы о раннем проникновении славяно-русского населения на Нижний Дон и в Приазовье, признавая жителями этого региона алан55. А в 1930-х годах трудами археологов М.И. Артамонова и И.И. Ляпушкина было установлено, что до концах века Азовско-Черноморский регион был заселен племенами, основной археолого-этнографический признак которых — керамика — существенно отличается от керамики, характеризующей памятники того же времени (VIII—X века) на исконно славянских территориях. Славяне распространились на Дону и Тамани только в XI веке, археологически сменив салтово-маяцкую культуру, которая сближается, с одной стороны, с аланской культурой Северного Кавказа, с другой — с болгарской (неславянской) культурой Добруджи и Среднего Поволжья56. Правда, если Артамонов считал, что салтовская культура входила в состав Хазарского каганата, то Ляпушкин не был склонен расширять за их счет размеры государства хазар. Впрочем, независимо от этих нюансов, с 1930-х годов появление русов в Приазовье принято связывать исключительно с распространением на этот регион влияния киевских князей (Святослава или его сына Владимира)57. На этом можно было бы поставить точку, если бы не материалы письменных источников.

Константин Багрянородный нигде прямо не говорит о присутствии русов в Приазовском регионе. К «русской» теме он обращается в семи главах своего трактата «Об управлении империей» (2, 4, 6, 9, 13, 37 и 42-й). Специально русам посвящена только 9-я глава, в которой повествуется об образе жизни русов и об их путешествиях из Киева в Константинополь. В остальных русы лишь упоминаются, хотя и эти главы содержат интересную информацию. Например, рассказывая о печенегах (во 2-й главе), автор сообщает, что поскольку печенеги «стали соседними и сопредельными» русам, то «когда у них нет мира друг с другом, они грабят Росию, наносят ей значительный вред и причиняют ущерб». Поэтому русы «озабочены тем, чтобы иметь мир» с печенегами58. Далее в трактате содержится странное утверждение о том, что русы покупают у печенегов «коров, коней, овец и от этого живут легче и сытнее, поскольку ни одного из упомянутых выше животных в Росии не водилось»59. М.В. Бибиков, автор комментария к этой главе в последнем и, пожалуй, лучшем издании книги «Об управлении империей», отмечает ошибочность утверждения Константина Багрянородного об отсутствии скота у русов. Исследователь объясняет это тем, что неверная информация была получена императором, «вероятно, от византийского купца, а не от болгарина или печенега, знавших лучше реальную ситуацию»60.

В этой же главе сообщается о том, что русы, если не находятся в мире с печенегами, вообще не могут отправляться для войны или торговли «от своих семей», так как печенеги всегда имеют возможность, «напав, всё у них уничтожить и разорить». Не могут русы, враждуя с печенегами, появиться и у Константинополя, поскольку когда они «с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, неся на плечах, нападают тогда на них люди этого народа пачинакитов (печенегов. — А.К.) и легко — не могут же росы двум трудам противостоять — побеждают и устраивают резню»61.

В 4-й главе император вновь пишет о пользе союза с печенегами: если василевс ромеев находится в мире с ними, то не только русы, но и венгры не могут нападать на державу ромеев и требовать у ромеев за мир «великих и чрезмерных денег и вещей», потому что печенеги, «связанные дружбой с василевсом и побуждаемые его грамотами и дарами, могут легко нападать на землю росов и турок (венгров. — А.К.), уводить в рабство их жен и детей и разорять их землю»62. В.П. Шушарин, комментируя это место источника, отмечает: «Запись этих сведений Константина осуществлена, несомненно, до 895 года, когда мадьяры перешли через Карпаты и начали осваивать Среднее Подунавье, так как о каких-либо нападениях печенегов на здешние места обитания мадьяр неизвестно»63.

Сообщив в 5-й главе, что эти же печенеги могут выступить и против Дунайской Болгарии, в 6-й главе Константин Багрянородный отмечает: «...другой народ из тех же самых пачинакитов находится рядом с областью Херсона. Они и торгуют с херсонитами, и исполняют поручения как их, так и василевса и в Росии, и в Хазарии, и в Зихии, и во всех тамошних краях...»64 Судя по всему, речь идет о совершенно другом регионе — и племя печенегов другое, и рядом с ними Херсон, Хазария, Зихия (группа адыгских племен, обитавших на побережье Черного моря) — в общем, Причерноморье. Но в этом же регионе оказывается и Росия, хотя выше сообщалось о путешествиях русов в Константинополь по Днепру.

Обнаруженную нами путаницу в сообщениях о русах не проясняет и 37-я глава, специально посвященная печенегам. Сообщается, что страна печенегов («Пачинакия») делится на восемь «фем», во главе которых столько же «великих архонтов»; фемы же делятся на 40 частей во главе с архонтами «более низкого разряда». Четыре рода печенегов (фемы Куарцицур, Сирукалпеи, Вороталмат и Вулацопон) «расположены по ту сторону Днепра по направлению к краям (соответственно) более восточным и северным, напротив Узии, Хазарии, Алании, Херсона и прочих Климатов. Остальные же четыре рода располагаются по сю сторону реки Днепра, по направлению к более западным и северным краям, а именно: фема Гиазихопон соседит с Булгарией, фема Нижней Гилы соседит с Туркией, фема Харавои соседит с Росией, а фема Иавдиертим соседит с подплатежными стране Росии местностями, с ультинами (уличами. — А.К.), дервленинами (древлянами. — А.К.), лензанинами и прочими славянами. Пачинакия отстоит от Узии и Хазарии на пять дней пути, от Алании — на шесть дней, от Мордии — на десять дней, от Росии — на один день, от Туркии — на четыре дня, от Булгарии — на полдня, к Херсону она очень близка, а к Боспору еще ближе»65. Непонятно, какие печенеги живут близко к Боспору и почему в данной главе фема Харавои, соседствующая с Росией, относится к краям «западным и северным», в то время как фемы, расположенные «напротив Узин, Хазарин, Алании, Херсона и прочих Климатов», относятся к иному региону, а между тем в главе 6-й со всеми этими странами соседствует одна и та же группа печенегов. В главе 42-й уверенно сообщается, что русы живут «в верховьях реки Днепр»; «отплывая по этой реке, они прибывают к ромеям»66. Противоречие не исчезает. В одном месте своего трактата Константин Багрянородный помещает русов в Причерноморье, в других — в Поднепровье. Можно предположить, что у царственного автора относительно местоположения русов были разные информаторы. Возможно, он пользовался разновременной информацией.

Любопытно, что Константин Багрянородный не единственный византийский автор X века, помещавший поселения русов в районе Керченского пролива. В «Истории» Льва Диакона, содержащей самое полное описание русско-византийской войны 971 года, ставшей кульминацией военной карьеры нашего Святослава, император Иоанн Цимисхий требует от русского князя, чтобы тот «удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору», то есть Керченскому проливу67. Возможно, речь идет о принадлежности этому князю Таматархи-Тмутаракани как результате похода середины 960-х годов. Но позднее Цимисхий напоминает Святославу о том, что отец последнего, Игорь, спасся в 941 году, уйдя все к тому же Киммерийскому Боспору с десятком лодок68. Кроме того, в других местах автор «Истории» называет русов «тавроскифами» и «таврами», в чем также содержится намек на то, что, по его мнению, их родина находится на Боспоре Киммерийском. А в восьмой книге своего сочинения Лев Диакон, рассказывая о сражении русов и ромеев, отмечает: «Скифы (русы. — А.К.) (всегда) сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле. Поэтому они не выдержали натиска ромейских копий, обратились в бегство и заперлись в стенах города»69. В девятой книге он продолжает развивать эту тему, сообщая, что во время другого сражения русы «впервые появились тогда на конях. Они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами (на лошадях) не умели. Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья (они пользуются в битвах очень длинными копьями) и стремительно, грозной лавиной понеслись на врагов. Ромейские копья поражали (скифов), не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и скрылись за стенами»70. Как видно, Лев Диакон следует здесь, подобно Константину Багрянородному, какой-то традиции, согласно которой русам были незнакомы не только кони, но и коровы, овцы и т. д. Согласно этой же традиции русы жили где-то в Причерноморье. Менее информированный, сравнительно с василевсом ромеев, Лев Диакон другой традиции изображения русов не знал. Константин Багрянородный, располагавший информацией от лиц, непосредственно русов наблюдавших, помещал их на Днепре. Однако традиция изображать русов безлошадными обитателями областей близ Керченского пролива была столь устойчива, что она отразилась и в труде «Об управлении империей», внеся в него некоторую путаницу.

О существовании поселений русов у Черного моря писали не только византийцы. Вышеупомянутый ал-Масуди также сообщает о том, что Черное море «есть Русское море, никто кроме (русов) не плавает по нему, и они живут на одном из его берегов»71. Любопытно, что Черное море, как «Русское», было известно в Европе до конца XI века72. Наконец, в русско-византийском договоре 944 года имеется особая статья «О Корсунской стране», в которой русы обязуются не пускать племена черных болгар (еще один осколок Болгарской орды, оставшийся в Приазовье), идущих со стороны степей, в земли херсонцев73. Для этого нужно было обладать какими-то соседними с Корсунской страной землями, на северных или восточных берегах Азовского моря или в Крыму. Да и статьи договоров 911 и 944 годов, требующие, чтобы русы оказывали помощь потерпевшим кораблекрушение грекам, предполагают, что речь идет скорее о морском побережье, берегах Черного или Азовского морей74.

Итак, данные разнообразных письменных источников помещают русов в Азовско-Черноморском регионе. В хрисовуле византийского императора Мануила I Комнина от 1169 года сообщается, что генуэзские купцы получили право торговли во всех областях «нашего царства, за исключением Росии и Матрахи»75. Города «Матраха» (Таматарха-Тмутаракань) и «Русийа» (современная Керчь) упоминаются и в труде арабского географа ал-Идриси (около 1100—1164) «Развлечение страстно желающего странствовать по землям»76. Получается, «Росия-Русийа» не тождественна «Матрахе» (Таматархе-Тмутаракани), а поскольку термином «Матраха» обозначался не только город, но и вся примыкающая область, то и «Росия» — название области, но не на Таманском полуострове, а в Крыму77. Нельзя оставлять без внимания и наличие на северном побережье Азовского моря топонимов с корнями «рос» и «рус»78.

Этим данным, как кажется, противоречит тезис об отсутствии славян в Крыму и на Тамани до конца X века. Выход из создавшегося положения был предложен в работах Г.В. Вернадского, С.П. Толстова, П.Н. Третьякова, Д.Т. Березовца, Д.Л. Талиса, А.Г. Кузьмина79. Указанные авторы, особенно Д.Т. Березовец и Д.Л. Талис, указывая на этническую общность населения Степного и Предгорного Крыма второй половины I тысячелетия н. э. с алано-болгарским миром Подонья и Приазовья, в то же время доказывали, что археологические данные позволяют идентифицировать часть населения Крыма VIII — начала X века с русами в описании арабских авторов. Приазовская Русь действительно существовала, но это была Русь не славянская, а, если так можно выразиться, «салтовская». Регион салтово-маяцкой культуры охватывает столь разные народы (от алан до болгар), что С.А. Плетнева насчитывает в ней шесть вариантов (правда, сама она, вслед за М.И. Артамоновым, считала эту культуру принадлежащей Хазарскому каганату).

Трудно установить, почему часть алан, живших в Приазовье, арабские и византийские источники называют русами. Корни «рус»-«рос» в индоевропейских языках широко распространены, причем в разных группах в них вкладывается неодинаковый смысл. А.Г. Кузьмин писал в связи с этим о существовании в Европе в период Средневековья более десятка разноэтничных, не связанных между собой, Русий, видя в Приазовье и Среднем Поднепровье лишь две из них80. Их, судя по всему, путали, как путали арабские авторы Волжскую и Дунайскую Болгарии81. Отсюда и перенесение на киевских русов наименования тавро-скифов, и убежденность Льва Диакона и Константина Багрянородного в существовании Руси в Приазовье.

Однако все это в середине X века было только данью традиции. Д.Л. Талис отмечал, что поселения крымских русов погибают в начале X века, «что, по-видимому, связано с периодом первой печенежской активности»82. Отметим, что содержащееся в 4-й главе трактата Константина Багрянородного сообщение о нападениях печенегов на венгров и русов отражает информацию источника конца IX века. Возможно, сыграло свою роль и давление Хазарии. Конечно, русы не владели в первой половине X века Таматархой. Лишь в 960-х годах она впервые попадает под их власть, но это были уже русы приднепровские, киевские. Возможно, что при продвижении в Приазовье Святослав опирался на каких-то уцелевших здесь приазовских русов. Не исключено, что между двумя «Русиями» существовали давние связи, что и отразилось в договоре 944 года83, и наличие этих связей толкнуло нашего князя на Тамань. Но все это лишь предположения, предположения и еще раз предположения...

Вышесказанное позволяет разобраться и в информации, которая содержится в 9-й главе трактата Константина Багрянородного, специально посвященной русам. Как мы помним, царственный автор сообщает, что «приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксиды (ладьи. — А.К.) являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингера, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты, а именно: кривитеины, лендзанины и прочий Славинии — рубят в своих горах моноксиды во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти (водоемы) впадают в реку Днепр, то и они из тамошних (мест) входят в эту самую реку и отправляются к Киову. Их вытаскивают для (оснастки) и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксиды, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство... снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются в Витичеву, которая является крепостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех недель, пока соединятся все моноксиды, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр»84. Далее следует описание полного опасностей пути русов через днепровские пороги, вдоль северо-западного побережья Черного моря в Византию. В конце главы сообщается о «зимнем образе жизни» русов, когда их «архонты» «со всеми росами» выходят из Киева и отправляются в полюдья85.

Упоминание о «внешней Росии» вызвало оживленную дискуссию среди ученых. Одним виделось, что «внешняя Росия» — это земли славян (со всеми перечисленными городами), подчиненные «Росии внутренней» (термин восстанавливается как оппозиция к «внешней Росии»), то есть Киеву, откуда выходят росы в полюдье. Другие считали, что эти Росии — «внешняя» («Немогард», где сидел на княжении Святослав, в котором чаще всего видели нынешний Великий Новгород) и «внутренняя» (Киев — все остальные росы) — два основных пункта пребывания росов. Кто-то видел во «внутренней Росии» землю полян, Русь «в узком смысле», кто-то — во «внешней» — Северную Русь с границей где-то между Новгородом и Смоленском. Кому-то представлялось, что в выделении «внешней Росии» отразилась не русская, а византийская географическая традиция, где «внутренняя Росия» — ближайшие к Византии земли в Поднепровье, а «внешняя» — отдаленная Новгородская земля86. Между тем при внимательном чтении текста видно, что «внешняя Росия» — это и «Немогард», и «Милиниска», и «Телиуца», и «Чернигога», и «Вусеград», и «Киов» — все города, откуда в Константинополь приходят «моноксилы» русов. Киев здесь — только место сбора этих судов, та же «внешняя Росия» (учеными неоднократно отмечалось, что странно относить к разным «Росиям» Киев и Вышгород, располагавшийся в 20 километрах от Киева и принадлежавший Ольге, жене Игоря). При этом «пактиоты» (союзники) росов — славяне — не имеют к «внешней Росии» никакого отношения. Получается, что, по мнению Константина Багрянородного, «внешняя» Русь — это города, разбросанные по Днепру. Таким образом, в приведенном тексте не названо ничего, что относилось бы территориально к Руси «внутренней». М.А. Шангин и А.Ф. Вишнякова, верно отметившие это обстоятельство, предлагали вообще выбросить из текста слово «внешняя», считая его появление ошибкой переписчика, попавшей в текст с «поля рукописи»87. Однако подобное предположение малоубедительно и представляется попыткой не решить проблему, а уйти от нее. Не стоит забывать, что кроме Константина Багрянородного «внешняя Русь» («ар-Русийа внешняя») упоминается и в арабских источниках, в частности в труде вышеупомянутого арабского географа XII века ал-Идриси, и тоже без противопоставления ей «внутренней Руси»88.

Приходится признать, что словосочетание «внешняя Росия» в тексте есть и оно поставлено рядом с сообщением об «Ингоре» (Игоре), архонте просто «Росии», отце «Сфендослава», который «сидел» в «Немогарде». Комментировавшие эту главу сочинения Константина Багрянородного Е.А. Мельникова и В.Я. Петрухин писали о сложности, неоднородности ее состава, об использовании здесь сообщений двух информаторов. Это, во-первых, «один из "росов", член великокняжеской дружины (и, видимо, достаточно высокопоставленный, может быть, один из тех, чья подпись стоит в договоре 944 года), скандинав по происхождению, хорошо владевший и древнерусским языком» (некий «двуязычный рос», которому приписывается «описание сбора моноксид в Киеве и Витичеве, описание днепровских порогов и пути до острова Святого Эферия»); и, во-вторых, просто какой-то «русскоязычный информатор», сообщивший сведения о жизни росов, использованные в конце главы89. Любопытно, что авторы комментария не заметили или решили оставить без внимания вышеуказанный комментарий М.В. Бибикова в том же издании, правда к другой главе трактата, о том, что среди информаторов Константина Багрянородного был и некий «византийский купец», владевший не вполне верной информацией о русах, а также комментарий В.П. Шушарина (еще одна глава того же издания) о том, что информация императора кое-где отражает реалии полувековой давности, соответственно и источник этой информации у Константина свой — уже четвертый по счету. Чересчур сложным представляется и предположение о «двуязычном росе», который сыпал перед ромеями несколькими названиями одних и тех же днепровских порогов. Не проще ли предположить, что и по этому вопросу у Константина VII было несколько информаторов, в том числе и осевший в Киеве скандинав, считавший теперь себя «русом»? При этом он не обязательно был участником посольства 944 года. Напомню, что еще С.А. Гедеонов предполагал, что при составлении этой главы могли использоваться сведения, отражавшие реалии гораздо более раннего времени, еще до похода 941 года, когда Святослав сидел на княжении в «Немогарде»90. О том, что информаторов у Константина Багрянородного при написании 9-й главы было много, а сама информация накапливалась десятилетиями, можно судить и по сообщению о «крепости Киоава, называемой Самватас». Этот «Самватас» стал настоящей головоломкой для историков. Мы не будем углубляться в историю вопроса; ясно, что «Киоав» — это славянское название столицы русов, а «Самватас» выдает среди византийских информаторов какой-то восточный источник, возможно, хазарский. Под таким названием хазары могли знать Киев или одно из укрепленных поселений на киевских горах91.

Даже первое предложение 9-й главы и то составлено из нескольких источников. И если «внешняя Росия» — это вся днепровская Русь, то пояснение, данное Константином, что малоизвестный тогда Святослав — это сын «архонта Росии» Игоря, хорошо известного византийцам как раз по походу 941 года, особенно любопытно. Ведь это пояснение — данное, подчеркну, самим царственным автором, а не его русскими информаторами, — явно разделяющее «внешнюю Росию» и «Росию» Игоря, является отражением все той же традиции, помещающей владения русов в Приазовье, куда, согласно Льву Диакону, и отступил Игорь после поражения в морском сражении с ромеями. Маловероятно, что Игорь действительно выбрал этот путь для возвращения в Киев. Просто Лев, традиционно помещая русов на Боспоре Киммерийском, только сюда и мог направить русского князя. Однако представления о том, что русы когда-то жили в Приазовье, возможное сохранение здесь их остатков, вероятные связи с ними русов приднепровских — все это свидетельствует о том, что Киев имел в этом регионе свои интересы. Поэтому появление Святослава на Керченском проливе после разгрома хазарского Саркела, побед над вятичами, ясами и касогами вполне закономерно. Хотя и в этом случае нам не вполне понятны цели, которые преследовал князь, и неясны результаты, которых он добился.

* * *

Мы не знаем, кому принадлежали берега Керченского пролива в начале 60-х годов X века, владели ли Таматархой по-прежнему хазары или она находилась под совместным контролем Хазарии и Византии, стала ли уже самостоятельным городом. Соответственно, нам неизвестно, какие силы противостояли русам в городе и противостояли ли вообще. Впрочем, последнее несомненно — такие крепости легко не сдаются. Можно, конечно, пофантазировать и представить, как воины Святослава ворвались в город, рассыпались по его узким улочкам, начали врываться в домики, сложенные из саманного кирпича и покрытые камышом (или соломой, или камкой — морской травой), а сверху обмазанные саманной грязью. Наконец, описать, как город горел, как рухнула охваченная огнем башня-донжон... Но летопись молчит о взятии Святославом Таматархи, молчат об этом и иностранные источники. Археологические данные свидетельствуют, что примерно в это время город сгорел дотла. Но пожарище могло быть и результатом повторного утверждения (или только закрепления) здесь русской власти уже при Владимире Святославиче. Кстати, было даже высказано предположение, что город подожгли сами его защитники (по этой версии — хазары), которые, испугавшись приближения Святослава, покинули Таматарху и перешли на западный берег пролива — в Боспор (К-р-ц — Керчь), решив, что здесь они будут в большей безопасности92. Однако это маловероятно — с чего было бросать прекрасно укрепленную крепость, да и качество укреплений Боспора в этот период оценивается учеными по-разному. Одни авторы предполагают, что Святославом в Боспоре была снесена цитадель, другие относят ее разбор к концу IX века93. В целом, средневековая Керчь изучена пока археологами недостаточно. Известно, что греческая колония здесь возникла значительно раньше Гермонассы, называлась она Пантикапей. Со временем Пантикапей расширил свои владения и превратился в столицу Боспорского царства, просуществовавшего около пятисот лет. Именно этот период в жизни города до недавнего времени в основном и привлекал археологов. Памятуя о славном прошлом города, византийцы называли его Боспором, хотя овладевшие в VIII веке городом хазары, как мы знаем, именовали его «К-р-ц». Под этим названием («Корчев») знали его и на Руси. Неясно, кому принадлежал город в середине X века. Большинство историков, как и в случае с Таматархой, видят в Боспоре 960-х годов хазарское владение. Некоторыми авторами обращалось внимание на то, что стоявший в городе храм, известный как храм Иоанна Предтечи, не был разрушен в ходе тех бурных событий. Из этого почему-то следовал вывод, что укрепления города разрушили не русы Святослава (язычника), а какие-то «провизантийски настроенные элементы, которые воспользовались появлением русских дружин на берегах пролива для низвержения почти трехсотлетнего господства хазар в Таврике»94. Остается повторить еще раз, что мы не знаем точно, как пали и Таматарха, и Боспор, равно как и не знаем, переправлялся ли Святослав через пролив вообще. Но, независимо от этого, следует признать, что появление русов на берегу пролива и падение Таматархи изменили расстановку сил в Приазовье и Крыму. Святослав оказался в непосредственной близости от крымских владений Византии — фемы Херсон95. Перед ним открывалось весьма широкое поле для деятельности. Его потомки в конце X—XI веке, владея Тмутараканью, неоднократно пытались влиять на положение дел в Крыму как мирным, так и военным путем. Однако наш герой неожиданно покидает Керченский пролив и устремляется в Дунайскую Болгарию. Это имело для него роковые последствия.

Примечания

1. Липец Р.С. Отражение этнокультурных связей Киевской Руси в сказаниях о Святославе Игоревиче (X в.) // Этническая история и фольклор. М., 1977. С. 238—239.

2. Творогов О.В. Гепард // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. 2. СПб., 1995. С. 19.

3. Липец Р.С. Указ. соч. С. 242.

4. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (ПСРЛ. Т. 3). М., 2000. С. 104.

5. Повесть временных лет / Подг. текста, пер., статьи и коммент. Д.С. Лихачева; под ред. В.П. Адриановой-Перетц. СПб., 1996. С. 392—393.

6. Ярким примером неопределенности в данном вопросе служат труды такого крупного специалиста в области славянской археологии, как В.В. Седов. В монографии, опубликованной в 1999 г., автор однозначно заявляет, что «сообщение Повести временных лет "...вятичи от ляховъ" носит, по всей вероятности, легендарный характер. Этноним этого этнографического образования восточного славянства летопись возводит к антропониму Вятко — уменьшительная форма от праславянского антропонима Вячеслав» (Седов В.В. Древнерусская народность: Историко-археологическое исследование. М., 1999. С. 81—82). Но в другой работе, опубликованной в том же году, В.В. Седов считает весьма вероятным, что «предки вятичей до их миграции на Оку жили где-то по соседству с будущими ляшскими (польскими) племенами. Очевидно, ранними вятскими поселенцами оставлены на верхней Оке географические названия, соответствующие топонимам Мазовии и Хелмской земли» (Седов В.В. Освоение славянами Восточноевропейской равнины // Восточные славяне. Антропология и этническая история. М., 1999. С. 155).

7. Повесть временных лет... С. 149; Се Повести временных лет (Лаврентьевская летопись) / Сост., прим, и указ. А.Г. Кузьмина, В.В. Фомина; вступ. ст. и пер. А.Г. Кузьмина. Арзамас, 1993. С. 46.

8. См. историографию вопроса в книге: Ващенко Э.Д. «Хазарская проблема» в отечественной историографии XVIII—XX вв. СПб., 2006. С. 112—121.

9. Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. С. 366—367.

10. Памятники литературы Древней Руси: XII век. М., 1980. С. 495.

11. Шляков Н. О Поучении Владимира Мономаха // ЖМНП. 1900. Май. С. 101, 104.

12. Повесть временных лет... С. 146.

13. Там же. С. 443.

14. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 119.

15. О вятичах см.: Никольская Т.Н. Земля вятичей. К истории населения бассейна верхней и средней Оки в IX—XIII вв. М., 1981; Смиленко А.Т. К изучению локальных особенностей культуры союзов восточнославянских племен VIII—X вв. // Древние славяне и Киевская Русь. Киев, 1989. С. 110; Седов В.В. Славяне в раннем средневековье... С. 202—205; он же. Древнерусская народность. С. 80—82. Любопытно, что А.А. Шахматов, направив Святослава прямо на хазар, живших на Волге, допускал, что по дороге князь мог проходить через земли вятичей, и помещал их, даже в первой половине XI в., в момент составления «Древнейшего летописного свода», не на Оке, а гораздо южнее, в бассейне среднего и нижнего течения Дона. Доказательства этому он видел в следующем: «Во-первых, сюда относится славянское обличив названий многих южных притоков Дона, названий старых, засвидетельствованных памятниками XII—XIV вв., как Киевля, Медведица, Хопер с Вороной, Тихая Сосна, ср. также названия притоков Донца: Калитва... и др. Во-вторых, наши летописи дают указание на то, что еще в конце XI и начале XII в. в половецких городах было славянское или по крайней мере христианское население. В-третьих, факт существования славянского Тмутараканского княжества может быть объяснен не иначе как наличностью в Тмутаракани у устья р. Кубани значительного славянского населения. В-четвертых, свидетельства арабских писателей доказывают, что берега Дона были обитаемы в X в. многочисленными народами славянскими. В самом царстве Казарском и даже в столице его Итиле жило много славян» (Шахматов А.А. Южные поселения вятичей. СПб., 1907 (отд. оттиск из Известий Имп. АН. № 16). С. 724). Только ко второй половине XI столетия исследователь относил движение вятичей с юга — в бассейн Оки (Там же. С. 727—728; см. также: он же. Разыскания... С. 119; он же. Введение в курс истории русского языка. Ч. 1. Пг., 1916. С. 52). Как видим, исследования советских археологов внесли в картину, нарисованную Шахматовым, существенные коррективы.

16. Так полагал А.А. Шахматов: Шахматов А.А. Разыскания... С. 119.

17. Археологам описанная крепость известна как «Правобережное Цимлянское городище». По своему положению на Дону она считается предшественницей Саркела, построенного хазарами при участии Петроны. Значительные раскопки здесь были произведены в 1958—1959 гг. С.А. Плетневой. М.И. Артамонов на основании материалов, полученных его коллегой, пришел к выводу, что «Правобережная крепость представляла собой небольшой, но хорошо укрепленный замок. Владетель его, вероятно, господствовал над окрестным населением, поселки которого известны в районе станицы Цимлянской, и контролировал находившуюся здесь же переправу через Дон» (Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2001. С. 429). Ученый считал, что по времени возникновения крепость не выходит за пределы VIII в. Что касается времени ее гибели, то это первая треть, если не четверть, IX в., «во всяком случае, до построения Саркела» (Там же. С. 430). Основным датирующим признаком М.И. Артамонов справедливо считал арабские монеты, найденные археологами возле одного из скелетов — женщины, погибшей при разгроме крепости. Это были серебряные дирхемы — целые и разрезанные на половинки — «в количестве 25 экземпляров у одной ноги и 24 у другой. По всей вероятности, они были спрятаны у нее в обуви и остались незамеченными грабителями» (Там же. С. 429). Ни одна из монет не относилась ко времени позднее правления халифа Амина (809—813). Следовательно, на этом и закончилось их накопление убитыми владельцами.

Что касается неприятеля, уничтожившего Правобережную крепость, то это не могли быть печенеги, появившиеся в этих местах значительно позже. Можно было бы подумать, что этими беспощадными убийцами были венгры, около этого времени проникшие в степи к западу от Дона. Но и этот вариант в конечном счете Артамонов отмел. Его смутило, что рядом с разгромленной сильно укрепленной крепостью уцелело существовавшее синхронно неукрепленное поселение, раскопанное археологами у хутора Карнаухова. Почему его пощадили венгры, если они действительно были врагами, погубившими крепость? В результате ученый пришел к выводу: «наиболее вероятным является предположение, что Правобережная крепость была уничтожена самими хазарами в результате внутренней борьбы составляющих ее социальных сил». И далее: «Можно было бы думать, что разгром Правобережной крепости был вызван противодействием местного вождя, несомненно находившегося в вассальной зависимости от хазарского царя, каким-то мероприятиям центрального правительства, например, сооружению Саркела. Появление по соседству сильного опорного пункта центральной власти роняло значение этого вождя, владевшего важнейшей переправой через реку, и вообще ставило его в более зависимое, чем раньше, положение. Может быть и так, но еще более вероятным мне представляется, что самое построение Саркела было следствием разрушения Правобережной крепости, до тех пор контролировавшей переправу через Дон, и что разрушение ее связано с серьезнейшими внутренними событиями в Хазарском государстве» (Там же. С. 432). Этими «внутренними событиями» М.И. Артамонов считал гражданскую войну, разразившуюся в Хазарии в начале IX в. В ней «вместе с другими хазарскими феодалами мог участвовать и владетель Правобережной Цимлянской крепости на Дону, жители которой столь беспощадно были уничтожены победителями. Нападение произошло в то время, когда большая часть мужского населения крепости отсутствовала, возможно, для участия в каком-то военном предприятии. Этим объясняется то, что среди погибших в крепости почти не было мужчин, а также и то, что крепость, несмотря на ее неприступность, по-видимому, удалось взять с налету» (Там же. С. 434).

С.А. Плетнева интерпретировала результаты раскопок иначе. Действительно, у одной из убитых женщин вдоль ног были обнаружены спрятанные, видимо в сапогах, серебряные дирхемы, чекан самого позднего из которых исследовательница датирует 779—780 (или 782) гг. Кажется, можно согласиться, что отсутствие монет более позднего периода определяет примерное время гибели их владелицы (время чекана плюс доставка, хранение и т. д.). Однако, по мнению С.А. Плетневой, это, напротив, означает, что серебро попало на Дон «самое раннее в конце VIII в. Очевидно, этим временем (плюс 10—15 лет) можно датировать появление на мысу первых поселенцев». Далее, археолог считает возможным продлить существование поселка еще почти на столетие, сделав его синхронным Саркелу (Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии. М.; Иерусалим, 2000. С. 109). Аргументация М.И. Артамонова относительно датировок существования крепости кажется мне более убедительной. С другой стороны, можно согласиться с С.А. Плетневой в том, что отсутствие в жилищах убитых мужчин, притом что были найдены скелеты женщин и детей, вовсе не означает, что они были в походе. Они могли погибнуть, защищая свои жилища, вне их, а непогребенные их останки могли быть растащены зверьем, просто не сохраниться и т. д., в отличие от женщин, скелеты которых были найдены археологами вокруг очагов и в кладовках (Там же).

18. Плетнева С.А. Саркел и «шелковый путь». Воронеж, 1996. С. 20. Отмечу, что описание устройства и расположения крепости дается мной по трудам уже упоминавшихся выше археологов М.И. Артамонова и С.А. Плетневой. Остатки Саркела (Белой Вежи) были обнаружены в нижнем течении Дона, выше станицы Семикорокорской на 100 км. В 1940-х гг., когда начались работы на строительстве Волго-Донского канала, к исследованию будущей трассы канала и дна Цимлянского водохранилища привлекли археологов. М.И. Артамонов был назначен руководителем археологической экспедиции, получившей название «Волго-Донской». Археологи весьма плодотворно работали в 1949—1951 гг. и многое успели исследовать, прежде чем воды водохранилища заполнили плодородные пойменные земли, десятки хуторов, несколько станиц и сотни археологических памятников. Ушло под воду и то, что осталось от Саркела. Ныне развалины крепости лежат на глубине 15 м, примерно в 15 км от берега. Ученые успели исследовать чуть более трети площади крепости. В силу самых разных причин полностью материалы раскопок Саркела так и не были опубликованы. Широкому кругу читателей ныне доступна недавно переизданная книга М.И. Артамонова «История хазар», впервые вышедшая в 1962 г., в которой он коснулся истории и этой крепости (Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2001. С. 401—408, 419—424 и далее). После смерти М.И. Артамонова все материалы по Саркелу (кроме, разумеется, фотоархива и вещевого материала, принятых на хранение в Государственный Эрмитаж, в котором Артамонов целых 13 лет был директором) были переданы С.А. Плетневой, которая в течение последующих двадцати лет, по поручению покойного, готовила отчет о далеких уже по времени раскопках 1949—1951 гг. Кроме цитируемой мной книги, изданной в 1996 г., с результатами исследований С.А. Плетневой (скончавшейся в 2008 г.) по данной проблеме читатели могут ознакомиться по ее научно-популярной книжке «Хазары», вышедшей в 1976 г. и переизданной в 1986 г, а также по ее монографии 2000 г. «Очерки хазарской археологии» (М.; Иерусалим), где Саркелу посвящены с. 84—100. История миссии Петроны излагается по трактату Константина Багрянородного «Об управлении империей» (М., 1991. С. 171, 173) и «Жизнеописанию византийских царей» Продолжателя Феофана (СПб., 1992. С. 56—57).

19. Вежа — «повозка на полозьях, на колесах», дом кочевников, кибитка, шатер (Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975.С. 122—123).

20. С.А. Плетнева, пытаясь определить их назначение, задается вопросом: «Что представлял собой комплекс, состоявший из двух кирпичных зданий и широкой ровной платформы, связывавшей его в единое целое? Строители крепости придавали сооружаемому комплексу важное значение, что подтверждается первоочередностью его постройки (раньше всех укреплений цитадели). По-видимому, это было какое-то общественное здание, возможно, культовое, хотя данных о связи его с определенным культом нет. Ясно только, что это не остатки христианской церкви, не языческого святилища и не мечети, архитектура которых в настоящее время хорошо известна. При интерпретации этого общественного сооружения следует, видимо, учитывать, что в хазарской крепости, принадлежавшей кагану, недавно принявшему иудейство, могла быть выстроена скорее всего синагога, специально предназначенная для воинов-хазар, охранявших Саркел и обосновавшихся в цитадели этой крепости» (Плетнева С.А. Саркел... С. 29). Предположение С.А. Плетневой о наличии в Саркеле синагоги подверглось справедливой критике со стороны В.С. Флерова и В.Е. Флеровой, писавших, что принять его невозможно, поскольку оно построено «по методу исключения (не церковь, не мечеть — значит, синагога)». И далее: «С.А. Плетневу, вероятно, ввело в заблуждение и представление о том, что синагога должна занимать центральное положение на поселении или его части, что она особо отметила. Но дело в том, что синагога (в отличие от христианских храмов, особенно в небольших населенных пунктах) совершенно не обязательно должна находиться в центре или на высшей точке поселения» (Флеров В.С., Флерова В.Е. Иудаизм в степной и лесостепной Хазарии: проблема идентификации археологических источников // Хазары. Евреи и славяне. Т. 16. М., 2005. С. 192). Авторы отмечают, что при определении места иудаизма в Хазарии «надо больше говорить о политическом решении верхов каганата, нежели о выборе религии» для всего народа (Там же. С. 202). Следовательно, даже то, что элита каганата приняла иудаизм, вовсе не означает, что в далеком от Итиля Саркеле воины гарнизона обязательно исповедовали именно эту религию и нуждались в соответствующем молельном доме. С.А. Плетнева была согласна с тем, что на территории каганата «практически не улавливается археологически принятие хазарскими властями иудейской религии. Очевидно, очень сильны были в каганате древние языческие верования, обряды и обычаи. Они прослеживаются всюду: в поселениях, крепостях и, конечно, особенно ярко — в погребальной обрядности: людей хоронили в традиционных могилах в сопровождении более или менее богатого инвентаря, могущего пригодиться на том свете» (Плетнева С.А. Хазары и Хазарский каганат // Хазары... С. 22). Она отмечала и то, что население Саркела активно употребляло в пищу свинину, охотилось на кабанов, но это почему-то представлялось ей «необъяснимым» для крепости кагана хазар, принявшего иудаизм (Плетнева С.А. Саркел... С. 130). При этом ниже она писала, что сами «строители Саркела и потом его немногочисленные и постоянные жители (проболгары, аланы) не придерживались этой сложной для них, очень догматичной религии, используя свиней в пищу и соблюдая свои языческие обряды, захоранивая мертвых в круглых ямах и заброшенных жилищах, погребая лошадей и собак вместе с людьми или даже в отдельных ямах, разрушая скелеты, совершая очистительные и закладные жертвоприношения» (Там же С. 154).

21. См.: Вестберг Ф. К анализу восточных источников о восточной Европе // ЖМНП. 1908. Март. С. 6.

22. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.; Л., 1948. С. 252; Артамонов М.И. Белая Вежа // СА. Т. 16. М., 1962. С. 48; Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории восточной Европы и Кавказа. М., 1990. С. 225—226.

23. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. С. 51.

24. Новосельцев А.Л. Указ. соч. С. 225—226.

25. О возможности такого союза писали и Ф. Вестберг, и С.П. Толстов, и М.И. Артамонов и др.

26. Плетнева С.А. Саркел... С. 140.

27. Там же. С. 115.

28. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 175.

29. Там же. С. 51, 53.

30. Артамонов М.И. История хазар... С. 476—484.

31. См.: Афанасьев Г.Е. Донские аланы: Социальные структуры алано-ассо-буртасского населения бассейна Среднего Дона. М., 1993. С. 151—153; Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии... С. 24—25 и далее.

32. Плетнева С.А. Печенеги, торки и половцы в южно-русских степях // МИА. № 62. М.; Л., 1958. С. 184—185; Артамонов М.И. История хазар... С. 477.

33. История адыгов в интересующий нас период излагается на основе работы А.В. Гадло См.: Гадло А.В. Предыстория Приазовской Руси. Очерки истории русского княжения на Северном Кавказе. СПб., 2004. С. 204—219.

34. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 175, 177.

35. Гадло А.В. Указ. соч. С. 217.

36. Се Повести временных лет... С. 117—118.

37. Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев. Тифлис, 1861. С. 75.

38. Там же. С. 75—76.

39. Там же. С. 76.

40. А.В. Гадло писал об этом предании, что, «несмотря на его многослойность и характерные для народной памяти анахронизмы, неизбежные в источнике такого рода, оно в целом отражает вполне реальную ситуацию», которая, однако, «могла иметь место в конце IX или в начале X в.» (Гадло А.В. Указ. соч. С. 216). Далее, ссылаясь почему-то на русские былины, исследователь видит в «татарах» адыгейского предания печенегов. Попытку Ш.Б. Ногмова отождествить упомянутое в предании «татарское» войско с дружинами Святослава он признает «явно неудачной», но никак это положение не аргументирует, замечая только, что на Ногмова, «несомненно, повлияло то, что в предании говорится об осаде Саркела ("Саркалы"), который в 966 г. был действительно взят Святославом» (Там же. С. 225, прим. 67).

41. См. Житие Феодосия Печерского (Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI — начало XII века. М., 1978. С. 329, 343) и описание Тамани, которое оставил Эмиддио Дортелли д’Асколи — католический монах Доминиканского ордена, в 1624—1634 гг. занимавший должность префекта Кафы (Чхаидзе В.Н. Таматарха. Раннесредневековый город на Таманском полуострове. М., 2008. С. 19). До XIX в. река Кубань еще впадала одним рукавом в Черное море, позднее сменив этот рукав на азовское русло, и тогда «остров» стал полуостровом. Как пишет Я.М. Паромов: «Даже в настоящее время Таманский полуостров состоит из трех больших островов (не считая множества дельтовых), разделенных не большими водными пространствами, а узкими протоками и лиманами. Это обстоятельство способствует его восприятию со стороны (прежде всего с моря) как единого массива земли, а не системы островов» (Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья: IV—XIII вв. М., 2003. С. 146).

42. Захаров В.А. История раскопок раннесредневековых слоев Таманского городища и поселений Таманского полуострова в XVIII—XX вв. // Сборник Русского исторического общества. Т. 4 (152). От Тмутороканя до Тамани. М., 2002. С. 132.

43. Описание Таматархи дается мной в основном по работе археолога В.Н. Чхаидзе: Таматарха. Раннесредневековый город на Таманском полуострове (М., 2008), с использованием работ С.А. Плетневой (Хазары...; Очерки хазарской археологии...; Города Таманского полуострова в конце VIII—XII вв. // Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья: IV—XIII вв. М., 2003) и А.В. Гадло (Предыстория Приазовской Руси...).

44. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 175.

45. Там же. С. 273.

46. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VIII века до концах века по Р.Х.). СПб., 1870. С. 130—131.

47. Григорьев В.В. О древних походах Руссов на Восток // Григорьев В.В. Россия и Азия. СПб., 1876. С. 13.

48. Гаркави А.Я. Указ. соч. С. 157.

49. Там же. С. 251.

50. Там же. С. 255.

51. Там же. С. 133—134.

52. Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932. С. 102.

53. Там же. С. 105—108. Считается, что к еврейско-хазарской переписке примыкает т. н. «Кембриджский документ», открытый в 1912 г. в каирской генизе (хранилище книг и документов при местной синагоге) американским исследователем С. Шехтером. Внимание исследователей русской истории документ привлек прежде всего содержащимся в нем рассказом о том, что во время правления хазарского царя Иосифа (30—60-е гг. X в.) и византийского императора Романа I Лакапина (920—944) подстрекаемый византийцами «царь» русов Хельгу захватил хазарский город «С-м-к-рай», ограбил его, но затем потерпел поражение от хазар, и русы попали под власть хазар (Коковцов П.К. Новый еврейский документ о хазарах и хазаро-русско-византийских отношениях в X в. // ЖМНП. 1913. Ноябрь. С. 159—161). Несмотря на то, что и по сей день никому из исследователей не удалось оспорить основательно аргументированный вывод Коковцова, издавшего письмо на русском языке, о том, что документ был составлен византийским евреем XII или XIII в., «имевшим под руками какой-то появившийся в Византии незадолго до этого литературный памятник, отчасти романтического характера», в котором он нашел «интересные для него и почерпнутые, по всей вероятности, из устных рассказов данные о войне русских под начальством Олега с византийцами», несмотря на то, что подражание еврейско-хазарской переписке X в. выдает в документе позднюю подделку (Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка... С. XXXV—XXXVI), большинство авторов, использующих в своих исследованиях Кембриджский документ, предпочитали (и предпочитают) делать это, подходя к его тексту некритически, принимая на веру содержащуюся в нем запутанную информацию буквально. Одни видели в документе подлинный источник X в. (Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. М.; Иерусалим, 1997. С. 117; Новосельцев А.П. Указ. соч. С. 218). Других успокаивало замечание Коковцова о том, что документ сохранил «некоторые данные», касавшиеся Вещего Олега. В основном же сказывался «источниковый голод», знакомый всякому, кто занимается русской историей IX—X вв. В «Хельгу» то признавали Вещего Олега (объявив для этого неверной летописную хронологию событий: Пархоменко В.А. У истоков русской государственности... С. 75—80; он же. Новые толкования «Записки готского гопарха» // Известия Таврического общества истории, археологии и этнографии. Симферополь, 1928. Т. 2 (59). С. 134—135; из последних работ: Голб Н., Прицак О. Указ. соч. С. 169; Новосельцев А.П. Образование Древнерусского государства и первый его правитель // ВИ. 1991. № 2—3. С. 17; Цукерман К. Русь, Византия и Хазария в середине X века: проблемы хронологии // Славяне и их соседи. Вып. 6: Греческий и славянский мир в средние века и раннее новое время. М., 1996. С. 73—77), то князя («царя») Тмутараканской Руси, неизвестного летописям и действовавшего в начале 940-х гг. (Мошин В. Хельгу хазарского документа // Slavia. 1938. Т. 15. № 2. С. 192—200), то князя Игоря (Бруцкус Ю. Письмо хазарского еврея от X века // Еврейская мысль. Т. 1. Пг., 1922. С. 32—69), то некого подручника этого Игоря — воеводу или одного из «светлых князей» (Половой Н.Я. О дате второго похода Игоря на греков и походе русских на Бердаа // ВВ. Т. 14. М., 1958. С. 141—146; он же. К вопросу о первом походе Игоря против Византии (Сравнительный анализ русских и византийских источников) // ВВ. Т. 18. М., 1961. С. 95—104; Артамонов М.И. История хазар... С. 377—379), или даже какого-то вполне независимого от Киева князя, например, черниговского (Петрухин В.Я. Князь Олег, Хелгу Кембриджского документа и русский княжеский род // ДГ. 1998 г. М., 2000. С. 228—229). Надо сказать, что все эти построения неудачны, даже если считать Кембриджский документ источником X в. и принимать его текст буквально. Документ называет «Хельгу» «мэлэх» («царь»), это явно не воевода и не князь-подручник. Кроме того, отождествив «Хельгу» с русским князем Среднего

54. Впервые эго положение было выдвинуто В.А. Мошиным (Хельгу хазарского документа... С. 198—199). В последнее время оно поддержано и дополнительно аргументировано А.В. Гадло (Указ. соч. С. 140—141) и В.Н. Чхаидзе (Указ. соч. С. 280—282).

55. Спицын А.А. Историко-археологические разыскания. II: Тмутаракань // ЖМНП. 1909. Январь. С. 79—90.

56. Артамонов М.И. Средневековые поселения на Нижнем Дону // Известия Государственной академии истории материальной культуры. Вып. 131. Л., 1935; он же. История хазар; Ляпушкин И.И. Славяно-русские поселения IX—XII с г. на Дону и Тамани по археологическим памятникам // МИА. № 6. М.; Л., 1941; он же. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне Дона // МИА. № 62. М.; Л., 1958.

57. Подробнее о спорах вокруг Приазовской Руси см.: Гадло А.В. Проблема Приазовской Руси как тема русской историографии. (История идеи) // Сборник Русского исторического общества. Т. 4 (152). От Тмутороканя до Тамани. М., 2002. С. 14—39; он же. Предыстория Приазовской Руси... С. 29—66; Королев А.С. Можно ли ставить точку в изучении проблемы Приазовской Руси? // Сборник Русского исторического общества. Т. 10 (158). Россия и Крым. М., 2006. С. 88—102.

58. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 37.

59. Там же. С. 39.

60. Там же. С. 283—284. М.В. Бибиков ссылается на фундаментальное издание «Археология СССР. Древняя Русь. Город, замок, село» (М., 1985).

61. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 39.

62. Там же.

63. Там же. С. 286.

64. Там же. С. 41.

65. Там же. С. 157.

66. Там же. С. 173. Еще раз отмечу, что более полно путь русов по Днепру изложен в 9-й главе, целиком посвященной «русской» проблематике. К ней мы еще обратимся чуть позже.

67. Лев Диакон. История / Пер. М.М. Копыленко, ст. М.Я. Сюзюмова, коммент. М.Я. Сюзюмова, С.А. Иванова; отв. ред. Г.Г. Литаврин. М., 1988. С. 55—56.

68. Там же. С. 57.

69. Там же. С. 70—71.

70. Там же. С. 75.

71. Гаркави А.Я. Указ. соч. С. 130.

72. Латиноязычные источники по истории Древней Руси: Германия, IX — первая половина XII в. М.; Л., 1989. С. 185, 186, коммент. 4, 188—189.

73. Повесть временных лет... С. 25.

74. Там же. С. 19, 25.

75. Талис Д.Л. Росы в Крыму // СА. 1974. № 3. С. 88.

76. Рыбаков Б.А. Русские земли по карте Идриси 1154 г. // КСИИМК. Вып. 43. М., 1952. С. 3—44; Коновалова И.Г. Восточная Европа в сочинении ал-Идриси. М., 1999. С. 163—164. Любопытно, что И.Г. Коновалова в это работе переводит название труда ал-Идриси как «Развлечение истомленного в странствии по областям», а спустя десять лет в издании отрывков из этого труда — уже как «Отрада страстно желающего пересечь землю» (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. 3: Восточные источники. М., 2009. С. 129).

77. Талис Д.Л. Указ. соч. С. 88.

78. Там же. С. 99; Трубачев О.Н. К истокам Руси (наблюдения лингвиста). М., 1993. С. 8 и далее. Академик О.Н. Трубачев возводил слово «русь» к индоарийской основе со значением «светлый», «белый», считая, что именно из Приазовья имя «русь» было перенесено в Поднепровье. По мнению выдающегося филолога-слависта, популярное ныне мнение о том, что имя «русь» является славянской передачей финского названия Швеции «Ruotsi», неверно. Наоборот, финны перенесли это название на Швецию, узнав о существовании Руси от скандинавов, осевших в Среднем Поднепровье в качестве воинов или купцов и поэтому называвших себя русами. См.: Трубачев О.Н. Указ. соч. С. 8—61; он же. Indoarica в Северном Причерноморье. М., 1999. С. 56—60, 122—124. Ранее мнение это высказывалось В.А. Пархоменко (Пархоменко В.А. У истоков русской государственности... С. 54) и Г. Ловмянским (Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. С. 184), но без достаточного лингвистического обоснования.

79. Вернадский Г.В. Древняя Русь. Тверь, 1996; Толстов С.П. Из предыстории (Палеоэтнографические этюды) // СЭ. Вып. 6—7. М.; Л., 1947. С. 39—59; Третьяков П.Н. У истоков древнерусской народности. Л., 1970; Березовец Д.Т. Об имени носителей салтовской культуры // Археологія. Т. 24. Київ, 1970. С. 59—74; Талис Д.Л. Указ. соч. С. 87—99; Кузьмин А.Г. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. М., 2003. С. 243—267.

80. Кузьмин А.Г. Предисловие // Откуда есть пошла Русская земля. Века VI—X. Кн. 1. М., 1986. С. 16.

81. Калинина Т.М. Сведения Ибн Хаукаля о походах Руси времен Святослава // ДГ. 1975 г. М., 1976. С. 96.

82. Талис Д.Л. Указ. соч. С. 98.

83. Результаты археологических раскопок, кстати, свидетельствуют о достаточно широком распространении салтово-маяцкой культуры на территории, определяемой историками в качества исторического «ядра» Киевской Руси (см.: Третьяков П.Н. О древнейших русах и их земле // Славяне и Русь. М., 1968. С. 187; Сухобоков О. В. Левобережная Украина в VIII—XIII вв. // Историко-археологический семинар «Чернигов и его округа в IX—XIII вв.».Чернигов, 1985. С. 24—25; Пархоменко О.В., Юренко С.П. Славяно-салтовские контакты в Подесенье // Там же. С. 64—66; Щеглова О.А. Салтовские вещи на памятниках волынцевского типа // Археологические памятники эпохи железа восточноевропейской лесостепи. Воронеж, 1987. С. 77—85). Тут, возможно, содержится ключ к решению проблемы происхождения имени и народа русов и их проникновения на территорию земли полян.

84. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 45.

85. Там же. С. 51.

86. См. обзор мнений там же: С. 308—310.

87. Шангин М.А., Вишнякова А.Ф. Существовала ли «внешняя Русь» // ВВ.Т. 14. М., 1958. С. 97.

88. Бейлис В.М. Ал-Идриси (XII в.) о Восточном Причерноморье и Юго-Восточной окраине русских земель // ДГ. 1982 г. М., 1984. С. 209.

89. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 292—293.

90. Гедеонов С.А. Варяги и Русь. М., 2004. С. 364.

91. Обзор мнений о «Самватасе» см.: Лященко А.И. Киев и Σαμβατος у Константина Багрянородного // Доклады АН СССР. 1930. № 4. С. 66—71; Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 315—316, коммент. 17.

92. Гадло А.В. Восточный поход Святослава (к вопросу о начале Тмутороканского княжения) // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 62.

93. Первую точку зрения отстаивал А.В. Гадло (Там же. С. 62), вторую — С.А. Плетнева (Очерки хазарской археологии... С. 153.

94. Гадло А.В. Восточный поход... С. 62.

95. В историографии делались неоднократные попытки использовать для описания действий русов Святослава в Крыму так называемую «Записку греческого (или другой вариант — готского) топарха». История этого загадочного документа такова. В 1819 г. знаменитый французский византинист К.Б. Газе издал по поручению русского мецената и собирателя древностей графа Н.П. Румянцева «Историю» Льва Диакона. В объяснительных примечаниях к тексту этого произведения была помещена обширная безымянная записка, не имевшая ни начала, ни конца; она начиналась с обрывка предложения и также неожиданно обрывалась. Издатель сообщал, что сборник, из которого была взята «Записка», содержал разные письма св. Василия Великого, Фаларида и св. Григория Назианзина, а по почерку относился к концу X в. Газе был крупнейшим византинистом своего времени и ошибиться в датировке почерка не мог, да это и трудно было, учитывая особенности изменения византийского письма. По его описанию, несколько страниц в этом кодексе, но не подряд, а в разных местах оставались первоначально пустыми, а затем были исписаны другой рукой, почерк которой показался Газе намного моложе первой, главной руки, хотя также мог быть отнесен к концу X в. Уже по внешнему виду вновь исписанные в кодексе страницы не были похожи на простую копию чужого, переписанного сочинения. Они были полны поправок, многие слова зачеркнуты, написаны наверху, заменены другими. Текст, разбросанный по книге, представлял собой три отрывка. (История «открытия» «Записки» и ее содержание излагаются по изданию: Васильевский В.Г. Записка греческого топарха // Васильевский В.Г. Труды. Т. 2. Вып. 1. СПб., 1909. С. 136—212.)

В первом отрывке рассказывалось о возвращении поздней осенью из какой-то поездки наместника некой области («топарха»). Дойдя до устья Днепра, его отряд вступил в «селение Борион». Во время пребывания здесь «подул самый тяжкий северный ветер, и разразилась такая жесточайшая вьюга, что нельзя было думать, чтобы какие-либо пути остались доступными». «Топарх» (повествование ведется от первого лица) сказал своим спутникам, что «нам нельзя (будет) выйти из дому и перебраться на ночлег в другое место (и что мне по звездам показалось), тогда как первая из звезд была уже в вечернем фазисе, и (сообразно с ее природой) сообразно с нею изменялось состояние воздуха (по природе являясь холодною и снежною), — называемая Сатурном. Ибо она именно тогда проходила около начал Водолея, между тем как Солнце пробегало зимние знаки». Наконец отряд покинул селение и продолжил путь по глубокому снегу, преодолевая сопротивление резкого ветра. Главное «бедствие» автор видел в том, «что мы шли по неприятельской земле, и уже вследствие этого наше положение не было безопасно». Во втором отрывке автор повествовал о войне с некими «варварами», которые «самым бесчеловечным образом разоряли и губили всех, подобно некоторым диким зверям». При этом повествователь называл опустошенную землю то «нашей» (византийской), то принадлежащей неприятелю. Вследствие действий «варваров» в соседней от «топарха» области «более десяти городов лишились своего населения, не менее пятисот селений превратились в пустыню». Наконец, автору самому пришлось повоевать, и, судя по описанию, вполне успешно. «Варвары» отступили, и тогда «топарх» «пришел к мысли снова поселиться в Климатах». В третьем отрывке сообщалось о боевых действиях укрепившегося в крепости в этих «Климатах» автора против «варваров». Наконец «топарх» собрал на совещание «лучших людей» из местностей, «которые держались нас». Собравшиеся на совещании не хотели оставаться в византийском подданстве и убедили «топарха» передаться под власть того, «кто царствует на севере Дуная и, вместе с тем, могуч большим войском». Этот государь гордился своими победами в боях, и по обычаям его подданные не отличались от обитателей области «топарха», ведь эти земли соседствовали. Описанный владыка «охотно» утвердил «топарха» во власти «над Климатами и присоединил к этому целую сатрапию, а сверх того, подарил в своей земле достаточные ежегодные доходы».

Из текста «Записки» так и остается неясным, кто этот «топарх», откуда он возвращался и куда ехал, что за «варвары» были его врагами и «кто царствует на севере Дуная». А вскоре пропал и подлинник «Записки». Сборник, на который ссылался Газе, был якобы временным приобретением французов эпохи Наполеоновских войн, и его, вследствие трактатов 1814 и 1815 гг., вместе с другими рукописями, составлявшими до четырех тысяч томов, вернули, куда — неизвестно. Газе выражался в том смысле, что принадлежность кодекса Парижской королевской библиотеке относилась к прошлому. В результате последующие исследователи могли оперировать лишь тем описанием документа, которое дал сам издатель. Газе считал, что отрывки имеют близкое отношение к русской истории, так как в них описывается переправа через Днепр самого автора «Записки» и говорится далее о сильном и воинственном государе на севере Дуная. Кроме того, в отрывках втором и третьем упоминаются «Климаты» — область, находящаяся под властью автора. Эти «Климаты» Газе отождествлял с крымскими Климатами, областью, известной по трактату Константина Багрянородного «Об управлении империей». А так как они соседствовали с Херсоном, то исследователь относил все события, о которых идет речь в отрывках, к Крыму, к завоеванию Владимиром Святым Корсуня (Херсона) в 988 г., что отвечало его датировке текста.

Исследователи XIX — первой половины XX в. продолжили изучение «Записки». Документ породил огромную литературу, и, надо сказать, многие авторы весьма существенно отступили от выводов первого его издателя. Повествование «топарха» о его злоключениях позволяло высказывать самые оригинальные точки зрения, ведь Сатурн находился в области Водолея в 903—905, 932—934, 961—963, 991—993, 1020—1023 гг. Пожалуй, самым популярным оказалось построение, согласно которому речь в отрывках идет о владениях Византии в Крыму, «варвары», напавшие на них, — это хазары, автор «Записки», защищавший «Климаты», — представитель местной византийской администрации, а тот, «кто царствует на севере Дуная», — конечно же Святослав. Получалась некоторая неувязка с датами — «Повесть временных лет» дает иную хронологию событий похода Святослава на Восток — но это мало кого смущало. (Краткий обзор историографии вопроса см.: Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава. М., 1991.С. 108—112.) В 1957 г. была опубликована статья Г.Г. Литаврина, который еще раз обратился к единственной детали, датирующей описанные в документе события, — астрономическим наблюдениям «топарха», сделанным им в районе Днепра. Сославшись на исследование астронома К.К. Яхонтова, Литаврин писал, что на основании слов «топарха» (наблюдение производилось во второй половине декабря — первой половине января, из района от устья Днепра до порогов, во время от 7 до 8 вечера) «подобное положение Сатурна при всей сумме этих данных возможно... в январе 992 года» (Литаврин Г.Г. «Записка греческого топарха» (Документ о русско-византийских отношениях в конце X в.) // Из истории средневековой Европы (X—XVII вв.). М., 1957. С. 117). Г.Г. Литаврин считал, что речь идет о византийских владениях в Крыму, и видел в правителе страны «к северу от Дуная» Владимира Святого. Отмечу, что несколько ранее другой советский византинист М.В. Левченко также отнес события, описанные в «Записке», к началу 990-х гг., считая, что речь идет о Дунайской Болгарии, восставшей под предводительством «комитопулов» против власти Византии. Покровителем же византийского чиновника, написавшего это сочинение, мог быть, по его мнению, или венгерский король Стефан, или все тот же Владимир Святой — вероятнее, последний (Левченко М.В. Ценный источник по вопросу русско-византийских отношений в X веке («Записка греческого топарха») // ВВ. Т. 4. М., 1951. С. 63—71; он же. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 291—339). В любом случае, стало ясно, что события, описанные в «Записке», не имеют никакого отношения к походам Святослава.

А в 1971 г. случилось событие, потрясшее византинистов. Американский исследователь И. Шевченко опубликовал обширную статью, доказывавшую, что Газе попросту подделал «Записку», стараясь стимулировать интерес русских и к своей работе, и к своей персоне, что приносило французу ощутимую материальную выгоду (Ševčenko, Ihor. The Date and Author of the So-Called Fragments of Toparcha Gothtcus // Dumbarton Oaks Papers. 1971. № 25. P. 115—188). Выводы Шевченко подверг критике болгарский исследователь «Записки» И. Божилов, но получилось у него неубедительно, и переломить скепсис коллег ему не удалось (Божилов И. Анонимы на Хазе: България и Византия на долни Дунав в края на X век. София, 1979. С. 132—146). В последние десятилетия использование «Записки» историками практически сошло на нет. (См. изложение основных аргументов И. Шевченко и дополнительную аргументацию в пользу его выводов в недавно опубликованной работе: Медведев И.П. К вопросу о неподлинности так называемой «Записки готского топарха» // Мир Александра Каждана: К 80-летию со дня рождения. СПб., 2003. С. 160—172.) Вызывает удивление, что А.Н. Сахаров в своей монографии о дипломатии Святослава проигнорировал выводы не только И. Шевченко (возможно, решив не соглашаться с ним), но и М.В. Левченко и Г.Г. Литаврина, и, как бы не заметив их работ, отнес события «Записки» ко временам Святослава, построив на этом целую главу исследования (Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава... С. 113—122).
Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница